Жизнь была трудной, одинокой, и его угнетенность усугублялась состоянием украинских приютов, которые оказались даже хуже «помойки», где он нашел Стефана. Дети были в струпьях и расчесах, глаза у них гноились, их мучил голод. Они страдали от недоедания и дурного обращения. Он делал все, что было в его силах, часто оставался в приюте на ночь, чтобы поддержать детей хотя бы своим присутствием. Его негодующие обличения некомпетентности управления приютами приводили в бешенство коррумпированных директоров (которые годились для этой должности не больше, чем «преподавательницы рукоделия»). Он считал, что «спасает детей», а директора видели в нем угрозу своему авторитету. «Тот же револьвер, из которого пристреливали больных лошадей, был нацелен на меня, как предостережение, что я оказался не в том месте, не в то время. Взятки! Подлости! В человеческом языке нет определений достаточно сильных, чтобы воздать по заслугам такому положению вещей».
Но все-таки было лучше стараться спасать детей в Киеве, чем ездить по полям сражений с полевым госпиталем. Утешением служила и естественная красота этого «удивительно зеленого города» с его старинными соборами и дворцами на холмах над крутыми берегами Днепра. Некоторые районы Киева походили на варшавские, особенно бедные рабочие кварталы у реки, которая, наверное, напоминала Корчаку любимую Вислу. Еврейский квартал — Подол — кишел ортодоксальными евреями с длинными пейсами и в лапсердаках, очень похожими на обитателей дальнего конца Крохмальной улицы.
Гуляя по городу, он иногда заглядывал в кафе, облюбованные польскими и еврейскими писателями, которых в Киев привлек польский университет, открывшийся там после революции 1905 года. За столиками сидели люди всевозможных политических убеждений, в том числе и шпики, работавшие на ту или иную сторону. Первое немецкое наступление на Украину погнало на восток сотни тысяч польских беженцев, и многие из них присоединились к революционерам и контрреволюционерам, составлявшим многоязычное сообщество эмигрантов. Все остерегались высказывать вслух свои мнения, потому что убийства стали будничной реальностью, принимавшейся как нечто само собой разумеющееся. Одна фракция хотела, чтобы Киев стал столицей независимой Украины, другая надеялась, что Украина сольется с Россией, а третья — что она снова станет частью Польши.
Каждый день — артиллерийские обстрелы и уличные беспорядки. Повозки, нагруженные трупами, стали привычным зрелищем. «„Киев — хаос“ — так описал его Корчак. — Вчера большевики. Сегодня украинцы. Немцы приближаются. А Россия, по слухам, вся охвачена восстаниями».
