И действительно, увидев русского штаб-офицера, сразу несколько французов кинулись к нему. Петруха приложился, целясь в переднего, и выстрелил. Тот, странно подпрыгнув, точно споткнулся, клюнул в землю.
— Последний! — воскликнул с отчаянием Петруха и отшвырнул пустую патронную сумку.
Французы подбежали уже вплотную. Один из них, здоровенный, в шапке, похожей на колпак с кисточкой, выставив штык, налетел с разбега на Верже. Коренной, подставив свое ружье, отвел удар, а Верже плашмя мазнул саблей по лицу француза. Завязалась рукопашная…
Заслонив собой батальонного, Коренной оттеснял его к ограде и в то же время бил, колол направо и налево. И когда они были прижаты к самой стене, Коренной только сказал:
— Полезай, Алексей Карпыч! — назвав командира впервые за всю долголетнюю службу запросто, а не по военной субординации.
Сейчас он отбивался лишь одной рукой, а другой подсаживал ослабевшего от раны Верже. В страшном напряжении всех сил подталкивал он кверху непомерно тяжелый груз; один миг, один вражеский укол — и он мог более не выдержать, опустить руку, уронить.
Наконец Алексей Карпович ухватился за гребень стены, подтянулся и всем туловищем навалился на нее.
— Спасибо, Леонтий! Прощай! — сказал он и тяжело перевалился на другую сторону.
Один из французов выстрелил ему вдогонку, но было уже поздно.
Почувствовав себя свободным, Коренной ринулся в общую свалку. У него теперь была лишь одна забота — поддержать товарищей. А их осталось всего только четверо.
— Братцы, не сдавайся! Постоим за себя! — воскликнул Леонтий.
— Кроши басурмана! — послышался в ответ дикий, неестественно визгливый крик Петрухи.
Новичок вертелся среди наседавших французов, как безумный. Он кидался на них очертя голову, осатанело бил куда попало и каждый раз громко крякал, будто раскалывал полено. Он находился в том состоянии боевого исступления, когда кровавый туман застилает сознание, когда уже все нипочем, все можно, все доступно. Он не помнил себя и без малейшего колебания принял смерть, которой так боялся издалека. Он инстинктом следовал совету Коренного — наступал на врага только грудью. Он погнался за французским стрелком, в ужасе бежавшим от него в глубь пустыря, и его подстрелили там, как молодого рассерженного оленя, которого не могут взять вручную.
Коренной не видел гибели Петрухи. Их оставалось теперь только двое из всех старых гренадер: Леонтий Коренной да Захар Анисимов — его однорядец, с которым много лет делил он солдатский хлеб и бивачный подстил. Они сражались, как два кровных брата, став спина к спине и отбиваясь на все стороны. Они работали штыками по-фехтовальному. Быстро следовал один удар за другим, верный, расчетливый. И место, где дрались эти два русских гвардейца, как бы сросшихся воедино, устилалось трупами в синих мундирах. Оба были ранены. Сквозь порванную во многих местах шинель сочилась кровь. Ее тонкие струйки сбегали, по груди, рукавам, и казалось, что одежда гвардейцев еще богаче окрашивается отличительной расцветкой полка — новыми алыми кантами, оторочками.
