— А ведь так… никуда не деться! Сэрэн, уж я точно знаю, богохульником был, греха не страшился… Я свыше получил подтверждение: он сам освятил жеребца в онго. Как в насмешку!
— Помилуйте…
— В насмешку… точно.
— Неужели мог пойти на такое… ай-ай! — Старуха затряслась снова.
— Вот и расплата за великий грех! Близка…
— Помогите им, святой отец…
— Стараюсь, как же… однако — боги!
Дардай косился на старуху: какое впечатление производят его слова?
— А Сэсэг… мальчишка ее… что они делают? Зайди к ним — в сенях остановись. Там голова и ноги пегого жеребца лежат! Почему не захоронили? Подсказывал им, что надо… Не грешно разве? А тэнгэри — он ви-и-дит… И бог лошадей — простит ли?
Бабка Шатухан выскочила от шамана с такой тяжелой головой и ощущением подкатывающейся тошноты, зябкой слабости в ногах — будто угорела. Хватала ртом морозный воздух — и не могла вздохнуть… Наконец отдышалась. Сразу же побежала по дворам — рассказать, что от святого услышала. Ей жалко было Сэсэг, но промолчать сил не было.
Круглились в испуге глаза женщин, робко и с жалостью поглядывали они в сторону дома табунщика Сэрэна… Что-то будет?
В Улее вечер. Легкая поземка змеится меж домами, лижет дорогу. Все кругом в неровном и пугливом лунном свете. Дымы из печных труб кудрявятся, размазываются ветром на фоне сизого стылого неба, редко усеянного маленькими звездочками. Где-то на окраине громко, протяжно скулит собака, словно жалуется на что-то всему белому свету…
Учительница Дарима Бадуевна спешит в школу: там должны собраться старшие ученики, те, что работают. Приходят они теперь раза два-три в неделю: кто с фермы, кто с пилорамы, кто прямо из леса… Война заставила их принять на свои худенькие плечи заботы ушедших на фронт отцов и старших братьев.
Для нее они — те же дети, подростки. Лишь непослушнее сделались их загрубевшие на стуже пальцы, когда берут они тоненькую ученическую ручку… Сколько любви и жалости у нее к этим взрослым детям.
Она родилась здесь. Рано лишилась отца и матери. Ее, сироту, поддержали земляки, дали возможность учиться. Окончила педучилище, а затем и учительский институт. Конечно, сразу же вернулась сюда, к своим, в родной Улей. За добро добром платят… А глубже разобраться: счастье ее в том, чтобы вывести детей в жизнь — вывести грамотными, сильными, добрыми. Чтоб шли ее дети в жизнь без той робости, боязливости и неуверенности, что были когда-то в ней самой из-за сиротского ее положения… Ах, если бы не эта ненавистная война!
