— Нельзя обижаться на человека, если его поступками движет любовь. Я понимаю и прощаю Ардана. Он хоть и табунщик, но еще недоросток, дитя, многое в жизни видит сообразно своему возрасту…
Люди одобрительно шептались: как хорошо говорит шаман, как добросердечен он!
— Но вы-то?! — Голос шамана крепчал. — Вы, многие из которых уже на склоне жизни… Очнитесь! Далеко отсюда, на западе, сыновья воюют с черными фашистами, проливают кровь. А разве убийца Гитлер боится греха? Пусть вся сила богов обрушится на его голову!.. И боги видят, что не из-за лени, не из-за нерадивости ваши дети и вы сами живете впроголодь. Они не засчитают вам во грех, если вы разделаете тушу погибшего коня… Не в уста грех, а из уст!
Он оглянулся, быстро пробежал взглядом по лицам, словно убеждаясь, что тут нет никого лишнего, — закончил почти шепотом:
— А мясо надо поделить. Заберут в колхоз — ничего не получите!
Из толпы раздались крики:
— Сам шаман разрешает!
— А что — высокочтимый святой прав!..
— Приступим!
И только Сэсэг — свое:
— Люди, опомнитесь!
Да старик Балта, качая головой, укоризненно говорил шаману:
— Зачем к такому призываешь? Нельзя идти против законов предков…
Многие уже были на стороне шамана, но время шло, а никто так и не осмелился полоснуть ножом по горлу Пегого…
Отвернувшись ото всех, смотрел на багровый отсвет неба Ардан. Тревожащий огненный свет восходил из-за горы Таряты, будто далеко-далеко что-то горело. Может, то пламя большой войны, бушующее сейчас на великих просторах России? Там отец…
«Услышь меня, баабай, услышь!..»
Сэсэг прижимала сына к себе, нежно и успокоительно поглаживала пальцами его обветренную щеку. «Помощник мой, — с щемящей жалостью думала она, — не успел наиграться, а забот уже, как у взрослого. Каким же камнем легла на тебя смерть Пегого…».
И только в этот момент Сэсэг со всей ясностью поняла, как невыносимо трудно будет Ардану пасти табун без вожака! Она вообще была против, чтоб ее сын, оставив школу, принял табун, но бригадир Яабагшан настаивал, требовал — мужчины, дескать, на фронте, а никто лучше Ардана табуна не знает, он с каждой лошадью знаком, известны ему их повадки, особенности… Как-никак сын табунщика, с пеленок в степи! В конце концов Яабагшан заявил прямо: если Сэсэг будет противиться — значит, она идет против него, Яабагшана, против колхозного руководства, и пусть тогда пеняет на себя! Сэсэг при своем покладистом, терпеливом характере вообще спорить не умела, а тут и подавно — не с кем-нибудь, со зловредным Яабагшаном!
