To y нее в любовном углубленье,
Куда потом челнок свой он погрузит,
Должна быть кожистая перепонка,
Которой не нашел он у меня.
«А шрам?» Он показал на белый след,
Что, от кудрей любовных начинаясь,
Идет, как Гринвичский меридиан,
И надвое мне чрево рассекает,
Что вороху пшеницы уподобил
Премудрый Соломон во время оно.
«У всякой женщины есть этот шрам».
«Нет! — Парень возразил. — Лишь у такой,
Кому разрезали живот, чтоб вынуть
Младенца». «Коли так, то это было
Д-Т-К-Т-У-Б-Г — до того,
Как треснула у Беллы голова».
Я тонкий шов дала ему пощупать,
Что окружает череп мой кольцом.
Тут он сказал со вздохом: «Я раскрыл
Тебе все тайные мои мечты
И темные дела. Но почему же
Ты о своем не говорила прошлом,
Вернее, об отсутствии его?»
«Ты времени для этого мне не дал,
Сам говорил, не закрывая рта.
Я видела, что не нужны тебе
Ни прошлое, ни чаянья мои,
А только то, что для парьбы потребно».
«Да, я мерзавец! Я достоин смерти!»
Он зарыдал, стал кушаками в грудь
Себя лупить, потам, спустив штаны,
Меня он быстро-быстро начал парить.
Я гладила его и утешала
(Ведь он ребенок), и еще одна
Была у нас парьба, теперь потише.
Да, в этом он неистощим, но, Свечка,
Читая эти строки, не грусти.
Хоть нужен Парень женщине, но любит
Она того, кто ждет ее и верит.
Бог, у меня и вправду был ребенок?
И если да, то что же с ней теперь?
Я почему-то знаю — это дочь.
Вместить такую мысль мне не под силу.
Быть может, позже до нее дозрею.
Ты видишь, Бог, что я уже не та?
Не только о себе я стала думать.
Я думала о Свечке, хоть его
Здесь нет, и утешать его пыталась.
Боюсь того, что вызреет во мне
От мыслей о потерянной дочурке.
Вот странно: Парринг с разумом дитяти
Пустоголовую заставил Белл
Сочувствовать другим. Я расскажу
О том, как я в Швейцарии его
Заботливою нянькой опекала.
Когда приехали мы в Амстердам,
Там его мучила все та же ревность.
Он за руку держал меня все время,
Лишь выпустил, когда пошел к врачу,
Меня оставив подождать в приемной.
Он летаргией называл усталость,
Вполне естественную. Человеку
Порою нужен отдых и покой.
Но врач ему такие дал пилюли,
Чтобы совсем не отдыхать. И вихрем
Пошли бега, соборы, мюзик-холлы,
Кафешантаны. Стал он белый-белый,
И лишь глаза, как фонари, горели:
«Силенки есть еще! Вперед! Вперед!»
Спасибо, милый Бог, что научил
Меня ты сидя засыпать. В трамваях,
На пароходах, в кебах, в поездах
Пришлась твоя наука очень кстати.
И все-таки мне сна недоставало.
Я помню, вечерам второго дня,
Как мы с ним оказались за границей,
Он слушать Вагнера меня повел.
