Всё стало понятно. Он задумал развод со своей молодой женой и хочет пережить её налёт в «нашей семье».
«Пожалуйста, ты можешь у нас иногда бывать, но жить ты должен в Парголово» — таков был наш дружный ответ с мамой. Он погрустнел и, вздохнув, сказал, что всегда тяжело расплачивался за свои ошибки. Тогда он ещё не представлял, что его ждёт. А ждал его развод с шантажом и анонимными письмами во все инстанции, грабёж со взломом замков в доме и сценами, достойными пера Зощенко. С одной парголовской горки на другую неслись её проклятия: «Старый козёл, ты не достоин быть моим мужем!» Крики её были слышны даже дальним соседям. Отец старался избегать ходить в местный гастроном, где каждая продавщица с сочувствием расспрашивала его о происходящем и, конечно, жалела «бедного, несчастного старика», так глупо попавшего в сети «аферистки и интриганки».
Мы отказались приютить отца, но его возвращение и отъезд в Парголово был для меня своеобразным избавлением от ночных кошмаров.
К сожалению, моя личная жизнь настолько плохо складывалась, что у меня самой всё чаще возникала мысль о разводе. Я вторично вышла замуж в 1975 году, может быть, это было подсознательным желанием избавиться от постоянного и тяжёлого присутствия отца в моей жизни. Практически два года я прожила в Киеве, сумела даже завязать контакты с местными издательствами и оформить несколько книг. Всё бы ничего, но уж очень «не своим» оказался мой супруг. Мне казалось, что и для В. наш развод был бы освобождением. Он много гастролировал по стране с балетным ансамблем Якобсона, но его не выпускали в зарубежные поездки. Он тяготился этим положением и, в результате всех неприятностей, решился уехать в Харьков, там ему предложили ведущие партии в репертуаре театра, он поступил в Москве в ГИТИС и ещё реже стал навещать нас с Иваном.
В этом году была ранняя весна, тепло, начинались «белые ночи» со своей бессонницей, и однажды к нам напросился на ужин отец. К середине нашего вечера он повеселел, к нему вернулся его прежний светский лоск, обаяние, и он с увлечением стал рассказывать о своей жизни в Женеве. Ближе к полуночи, напившись чая, он предложил мне проводить его до такси. Пахло черёмухой и по набережной Невы, в окружении гуляющей молодёжи мы с ним шли всё тем же знакомым маршрутом, через Дворцовую набережную, к Марсовому полю. Папа с увлечением говорил о своей тётушке, о том, как она похожа на его покойную мать (мою бабушку), что с ней он мог обсуждать те тонкие и глубокие философски-отвлечённые темы, которых он никогда не касался со своей матерью. И вдруг он резко замолчал. Предчувствие мне подсказало, что сейчас последует нечто важное, сердце защемило. Конечно, вся наша прогулка была задумана им не для сентиментальных рассказов о его обожаемой Ниночке.
