Описанные уступки середины 1930-х годов дали историкам основания интерпретировать их как относительную либерализацию и объяснить ее позитивной тенденцией экономического развития, а также международными и политическими факторами. Авторы не достигли консенсуса по характеру этого процесса; неопределенность выражается в маркировке термина «умеренность» кавычками или вопросительными знаками[97]. Большинство историков интерпретируют эти политические коррективы как часть плана восстановления социальной стабильности внутри страны и позитивного имиджа СССР за ее пределами, а также как следствие баланса сил в высших эшелонах власти. Хлевнюк определяет это как изменение политического курса[98]; Гетти – как намерение Сталина ввести демократические реформы, основанные на широком участии населения[99]. Термины демократизация, программа и смена курса, однако, на мой взгляд, чересчур радикальны, поскольку предполагают наличие четко выраженных намерений, планов и последовательности в проведении. Такая демократическая реформа, несомненно, должна была как-то обсуждаться в Кремле и соответственно записываться (как, например, избирательная реформа), но у нас нет таких свидетельств. Записей нет, потому что релаксация по умолчанию подразумевалась самоочевидным результатом завершения плана Ленина по строительству социализма. Лидеры оставались марксистами-ленинистами, мыслящими в больших терминах социализма. Победа социализма, объявленная на XVII съезде партии, подразумевала, что излишнее давление теперь не требуется. «В результате наших успехов в деревне [разгром классовых врагов] наступил момент, когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях»[100]. В следующей главе я предлагаю свое толкование того, что ожидания правительства (а не планы) смягчения (не реформы) политики относились к метанарративу победы социализма на основе пятилетнего плана и ликвидации «врагов». Поскольку сталинисты маневрировали между парадигматическими ожиданиями торжества социализма и realpolitik в повседневном управлении, им не удавалось провести последовательную политику.
Глава 5
Мотивы новой Конституции
5.1. Внешнеполитический фактор
Новые архивные документы о ранней стадии конституционной реформы позволяют понять ее основные мотивы как на национальном, так и на международном уровне.
Традиционное объяснение подчеркивает, что конституция 1936 года была разработана в первую очередь для внешнего использования: произвести впечатление альтернативой социализма на Запад и европейскую общественность, обеспокоенную ростом фашизма и экономическим кризисом, а также укрепить репутацию Советского Союза среди западных демократий для привлечения союзников. В ходе подготовки проекта члены конституционной комиссии изучали и обсуждали тексты иностранных конституций в качестве моделей, однако в публичных сообщениях они постоянно обесценивали их, противопоставляя социалистическую (реальную) и буржуазную (поддельную) демократию. В своем освещении конституции «Правда» постоянно представляла реакцию иностранной общественности, как политиков, так и рабочих и иностранных коммунистов, которые не переставали подчеркивать ведущую роль СССР в продвижении демократии. Такое освещение отражало ожидания и цели партийного руководства.
