Мягко тяну за спуск…
Выстрел прогремел одновременно со взрывом гранаты, которую немчура, кстати, бросал в мою ячейку. Она не долетела буквально метров пять до окопа, и я успел увидеть, как дернулся от попадания немец, прежде чем нырнул вниз, а по брустверу стегнули осколки.
Сердце бешено бьется в груди – то ли от страха, то ли от восторга. В любом случае я уложил выстрел в цель, сумел попасть во врага – а значит, что и того унтера (как назвал его Нежельский) я поразил сам, без всяких бонусов от игры.
Я. Сам. Выстрелил. И. Уничтожил. Врага! Дома со мной такого никогда не было, я заступался за себя в крайних случаях, стараясь с детства избегать драк – а тут на тебе. Выходит, живет во мне что-то такое… боевое. И незнакомое самому себе.
Воодушевленный успехом, вновь приподнимаюсь над бруствером, вновь выбираю цель, вновь жму на спуск… И слышу лишь какой-то посторонний щелчок. По дурости нажимаю на спуск второй раз – тот же результат. И только после я вновь ныряю на дно окопа – но теперь весь восторг мгновенно подавляет первобытный ужас от осознания собственной беспомощности. Винтовка заела, винтовку заклинило – со «светкой» такое бывает довольно часто еще и потому, что она очень восприимчива к загрязнению. Не знаю, что именно случилось с самозарядкой, зато прекрасно осознаю другое – самому ее не починить. Тело начинает буквально трясти, в легких уже не хватает воздуха…
– Рома!!! Ромка, сюда беги! Степку убило, мне помощь нужна!
Крик Василия возвращает меня в сознание, становится тем спасательным кругом, который не дает провалиться в шоковое состояние. Подхватив последнюю гранату, одновременно освобождаю пистолет из кобуры и, сняв его с предохранителя (на всякий случай), бегу к товарищу. Впрочем, до Нежельского я добираюсь без происшествий – а вот в ячейке товарища едва ли не спотыкаюсь о труп Степана, которому пуля вошла в правый глаз.
Я уже видел мертвых на этой войне – с обеих сторон. Но еще ни разу не смотрел на них так близко, не вглядывался с ужасом в черты лица знакомого человека, который еще полчаса назад разговаривал с тобой, двигался, сопереживал, чувствовал… Был живым. И вот теперь я смотрю на лицо убитого товарища, не в силах поверить, что его больше нет. Что парня, с которым я только утром познакомился, больше нет; что это – именно его лицо, а не искусно сделанная маска, изуродованная какими-то вандалами, проколовшими ей глаз и намешавшими в нем серо-бурую жидкость, заодно брызнув на переносицу и щеку…
