Селиванов достал из вещмешка потертый блокнот с огрызком карандаша, послюнявил, сложил на коленке, начал что-то записывать.
— Эй, Селиванов, — крикнул из другого угла хаты круглолицый и краснощекий Денисенко. — Опять поэму писать уселся? Почитай нам!
— Не поэму, — улыбнулся Селиванов. — Просто записки. Что тут читать, сами все знаете, что было, то и записываю.
До войны Селиванов работал корреспондентом в ленинградской газете. Иногда писал стихи. Однажды послал свои юношеские рифмы Луговскому и очень гордился коротким отзывом: «Юноша, вы молодец. Больше читайте».
Когда в июле пришла повестка, ему было двадцать лет.
Сержант Громов оправил под ремнем шинель, которая была ему велика, осмотрел хату, снял шапку-ушанку, пригладил рукой вспотевшие волосы и вдруг нахмурился.
— Так, ребята, а куда Игнатюк делся? Всех вижу, его не вижу.
— По бабам пошел! — крикнул Пантелеев, дожевывая кусок хлеба.
По хате прошлись смешки.
— Ну тебя… — сказал Громов. — Какие бабы тут, что несешь?
— А Игнатюк даже в лесу в три часа ночи бабу себе найдет, — сказал Денисенко.
Бойцы захохотали.
— Тьфу, — Громов сплюнул и натянул на голову ушанку. — Игнатюка найти надо, если опять не явится на построение, с меня лейтенант три шкуры сдерет, сами знаете.
— А вот и он! — крикнул кто-то.
Все обернулись в сторону дверей. У прохода стоял Игнатюк — запыхавшийся, с улыбкой на красном лице. Он был не один. Рядом с ним стоял, радостно размахивая хвостом, всклокоченный рыжий пес.
— Друга вам привел, — как бы извиняясь, сказал Игнатюк. — Уцепился за мной, как хвост, я ему — иди давай отсюда, а он ни в какую. И смотрит глазищами своими, ну как тут удержаться? Покормим хоть?
Пес вбежал в хату, обнюхал Громова, потом Селиванова, потом Пантелеева, затем сел посреди хаты и тряхнул мордой.
— Ты какой хороший! — красноармеец Максимов соскочил с печи, наклонился к собаке, почесал за ухом.
— Что, Игнатюк, нашел себе бабу? — ехидно протянул Пантелеев.
— Да ты совсем с глузду съехал? — обиделся Игнатюк. — И вообще, это кобель. Вон, болтается у него…
— Пантелеев, твои шуточки уже слишком, — строго сказал Громов. — Игнатюк, у тебя своего пайка не было, чтоб собаку накормить? Ладно, ладно… Хороший барбос.
Наклонился, погладил по голове — пес доверчиво заскулил и снова мотнул ушами — улыбнулся, спросил ласково:
— Что ж с хозяевами-то твоими…
Пес снова заскулил и улегся на доски.
Пантелеев вытащил из сидора замотанный в бумагу кусок сала, отрезал финкой кусок, подозвал свистом пса, и тот, вскочив с досок, засеменил к нему лапами.
