— Не делай этого, девочка, — сказала Гунда, но тут начались судороги. Виктория испытывала какой-то жестокий припадок. Ее руки взметнулись вверх, а ноги запрыгали по кровати.
— Ребёнок! — воскликнула Гунда. — Возьмите ребёнка.
Роальд и дети просто наблюдали. Переместив ребенка на пол, подальше от умирающей жестокой смертью матери, Гунда попыталась удержать Викторию. Прижав к её рту похожий на уздечку лоскуток ткани, повитуха попыталась остановить ее, чтобы она не прикусила свой собственный язык.
— Роальд, — позвала повитуха. — Иди сюда и помоги мне.
Переставляя одну дрожащую от ужаса ногу за другой, Роальд пересек лачугу и вошел в спальню. Рыдающие дети последовали за ним. Все четверо подошли к Гунде, стоявшей у кровати. Вдвоем они держали мать. Они чувствовали жар ее кожи и остатки борьбы внутри нее, пока, наконец, она не замерла. Дети зарыдали, уткнувшись в одеяла. Роальд рыдал от горя, видя молчание жены. Ребенок плакал, требуя внимания, которое он не получал. Гунда почувствовала, как к ее глазам подступают слезы. Она попятилась от кровати, чувствуя себя незваным гостем, зная, что семья нуждается в том, чтобы остаться наедине с собой.
— Мне так жаль, — пробормотала она, прежде чем направиться к двери. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она дошла до неё.
— Возьми его с собой, — выдавил из себя Роальд, с трудом переводя дыхание.
— Роальд, нет, — сказала Гунда.
— Умоляю тебя! — воскликнул рыбак, и горе пронзило его, как меч. Его лицо превратилось в искаженную маску невыносимого горя.
— Он же твой сын! — взмолилась Гунда.
— Он мне не сын! — рявкнул Роальд, и гнев заставил его перестать всхлипывать. — Он мне не сын.
Гунда уставилась на них во все глаза. Отроки были безутешны. Рыбак, его плечи были широкими и напряженными, как будто под каким-то новым грузом. Виктория Ротшильд, окровавленная и сломанная, лежала на кровати. Она начала понимать, как трагедия могла вторгнуться в дом в ту ужасную ночь девять месяцев назад. Возможно, Ротшильдам не так повезло, как предполагали сплетники.
— Возьми его, — прошипел Роальд сквозь боль и стиснул зубы. — Или я позабочусь о том, чтобы бросить его в прилив.
Повитуха кивнула, взяла ребенка на руки и прижала пеленки к груди. Она открыла дверь. Была глубокая ночь. Небо было ясным, и холодный ветерок пробирался сквозь слои ее одежды.
— Мне очень жаль, — сказала повитуха, и слезы покатились по ее округлым щекам.
Гунда устроила свой капюшон поудобнее и, прижав ребенка к теплу своего тела, отправилась в нордландскую ночь.
