- Я знаю все, - сказал Монтегю, - все, что произошло на вашей конференции.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я знаю, к чему они вас принудили. Они хотят уничтожить Готтамский трест.
Генерал был ошеломлен.
- Что такое, - едва выговорил он. - Кто вам сказал? Как вы могли узнать?
Монтегю выждал, пока генерал придет в себя.
- Я ничем не мог помочь тресту, - вырвалось у него. - Что я мог сделать?
- Вы можете отказаться действовать с ними заодно! - воскликнул Монтегю.
- При чем здесь я? Они все равно добьются своего. И вы полагаете, что меня не сомнут, если я откажусь?
- Но подумайте, к чему все это приведет! Разорятся сотни людей! Вы и на себя навлечете беду!
- Я все это знаю, - сказал генерал с мукой в голосе. - Не подумайте, что я не боролся. Но я был беспомощен, совершенно беспомощен!
Он вновь повернулся к Монтегю и дрожащей рукой ухватил его за рукав.
- Я никогда не думал, что доживу до такого часа. Презирать самого себя, быть презираемым всеми! Чтобы меня третировали, оскорбляли, забрасывали грязью!
Старик не в силах был говорить от волнения, голос его прерывался.
- Взгляните на меня! Вы считаете, что я человек влиятельный, видное лицо в городе, глава большого предприятия, пользующегося доверием тысяч людей? Ничего подобного! Я марионетка, фигляр! Имя, которое я ношу, следует покрыть позором!
Он закрыл лицо руками и наклонил голову, чтобы Монтегю не мог видеть его горе.
Наступило долгое молчание. Монтегю лишился дара речи. Он чувствовал, что само его присутствие в машине оскорбляет генерала.
Наконец Прентис открыл лицо. Он сжал кулаки и овладел собой.
- Жребий брошен, - сказал он. - Мне пришлось согласиться. Чего это мне стоило, не все ли равно?
Монтегю молчал.
- Я не имею права оправдываться, - продолжал генерал. - Пути назад нет. Дан Уотерман теперь мой хозяин, и я должен ему повиноваться.
- Как вы попали к ним в лапы? - спросил Монтегю.
- Один из моих друзей организовал Федеральный банк и предложил мне стать его президентом, желая использовать мое имя. Я согласился, потому что хорошо знал этого человека и полностью ему доверял. Я вел дело, оно процветало, но через три года перешло в другие руки. Это было во время кризиса. Мне следовало уйти, но я должен был позаботиться о семье, о своих друзьях, которые были втянуты в это предприятие. Да и от своих интересов не смог отказаться. Я остался - и этим все сказано. Я чувствовал, что теперь возглавляю банк лишь номинально, но было уже слишком поздно.
