– От кого охранять и оборонять?
Поскольку мне самому этот вопрос был неясен, я объяснил уклончиво:
– От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового.
Президент ответом удовлетворился. Выразил озабоченность судьбой М. С. Горбачева. Начал меня расспрашивать, как относятся к перевороту Вооруженные Силы. Я четко ответил, что никак, по той причине, что ничего о нем не знают. В ответ на это Ельцин ничего не сказал, но по его виду можно было заметить, что он в известной степени удивлен и даже покороблен. В конце концов Борис Николаевич заявил, что верит мне, как и Грачеву, и не видит оснований препятствовать выполнению приказа о передислокации батальона, сказал, чтобы его пропустили под стены здания. Здесь воспротивился я, сказав, что теоретически все это правильно, а практически неосуществимо. Я уже имел сомнительное удовольствие пререкаться с возбужденно настроенной на волну самопожертвования толпой и, чтобы провести батальон, вижу выход в одном: президенту собрать руководителей защитников баррикад, представив им меня, и определить маршрут следования, поставив задачу на проделывание проходов в баррикадах.
Честно говоря, меня к тому времени занимала одна мысль. Истерия толпы достигла наивысшей точки, люди были предельно возбуждены, не хватало малейшей искры, чтобы грохнул взрыв невиданной силы. Такой искрой могла бы послужить, например, экономная автоматная очередь, которую бы дал любой негодяй, подъехав на «Жигулях» со стороны толпы по батальону или со стороны батальона по толпе. И все! Обвальная ситуация. В такой обстановке уже ничего никому не докажешь и ничего не объяснишь. Горы покойников, я с такими вещами уже сталкивался. Посему всем сердцем стремился под стены, чтобы избежать возможной провокации, так как боевые машины, стоящие в непосредственной близости от здания, ущерба зданию нанести не могут и таким образом вероятность провокации сводилась к нулю. О том, что солдаты и офицеры могут открыть огонь по толпе сознательно, я даже мысли не допускал. Во-первых, потому что солдат, прежде чем нажать спусковой крючок, должен увидеть врага, проникнуться к нему ненавистью, твердо знать, во имя чего он лишает жизни людей и сам рискует положить собственную. Врага среди тех, кто был на баррикадах, я не видел, не видели и они. Там были простые люди, в большинстве своем далеко не шикарно одетые. Во-вторых, солдата в бой бросает сила приказа – его тоже не было. А в-третьих, и это, наверное, самое главное, армия была, есть и будет частью народа. Сегодня солдат служит, завтра – уволился. Сегодня он в рядах батальона – завтра в рядах толпы. Это не наемные ландскнехты, которым глубоко наплевать, в кого стрелять, лишь бы платили.
