- Можно я у вас посижу? - попросил Кононыкин.
- Чай пить будете? - спросила Катя. По радио раздавались заунывные вздохи и плач. Неожиданно наступила пауза.
- Вы слушали музыкальную поэму Альфреда Шнитке "В геенне огненной", объявил диктор. - Слушайте музыкальную пьесу Вивальди "Плач по христианским мученикам".
На взгляд Кононыкина, различия между только что звучавшими вздохами и теми, что начали звучать после объявления диктора, не было. Не плач слышался по радио, а стон. Причем стонали эти самые мученики.
В распахнутое окно слышались голоса. В одном из говоривших Кононыкин без труда узнал Акима Поликратова. Неутомимый сплетник уже был по соседству.
- Ну уволили меня за прогулы, - горячился Аким. - Так ведь сам знаешь, мне все равно больше там ходу не было. Я ж за критику пострадал, Степаныч, ты что, не помнишь?
- За сплетни тебя уволили, - сипло сказал собеседник Поликратова. - Помню, какие ты сплетни про начальника и секретаршу распускал! Его даже жена тогда-бросила, насилу помирили!
- Так ведь правду говорил, - ахнул Поликратов. - Правду же, Степаныч! Я ж такой, я всегда за правду стоял! Ты и напиши коротенькую такую характеристику, правдолюб, мол, за то и страдал от начальства.
Катя подошла к окну и захлопнула его.
- Бывают же такие... - неприязненно сказала она.'
На клеенке стола стояла сахарница, блюдце с куском масла и еще одно - с домашним сдобным печеньем.
Чай был горячим и вкусным. Чувствовалось, что к нему примешаны какие-то травы. Да и печенью не знавший сладости домашнего уюта Димка Кононыкин уделял должное внимание.
- Вы есть хотите? - спросила Катя. - А то я сегодня пиццу делала, а тут такое...
- Спасибо, - гордо отказался Кононыкин. - Я сыт. "И разговаривает по-человечески, - подумал он. - Анджелка сроду не могла двух нормальных слов сплести. "Закумарим? - спрашивала она. - Мне догнаться надо". Все у нее было жаргонным: ширево, капуста, малешница, целяк, косяк, крутизна. Не женщина, а Эллочка-людоед-ка. И ведь я с ней жил!" - внезапно ужаснулся Кононыкин. На душе у него от этой мысли стало пусто, одиноко и светло, как бывает в коридоре студенческого общежития в период летних каникул.
- Катя, - спросил он. - А что вы думаете о происходящем?
- Ничего, - ответила та. - А что об этом можно думать? Жалко только, что все так быстро заканчивается. Правда?
Кононыкин пробормотал что-то невнятное.
- Еще чаю? - вежливо спросила Катя.
- Нет, спасибо. - Кононыкин торопливо поднялся. - Поздно уже. Я пойду. Вы Юрику скажите, что я заходил, ладно? Мне его обязательно увидеть надо... до послезавтра.
