Зато наш взводный унтер-офицер и отделенный с повышенной придирчивостью учили нас строю, владению винтовкой, заставляли зубрить уставы, имена и титулы членов царской фамилии и своих прямых военных начальников. И не дай бог было забыть какую-либо мелочь или не назвать после ответа самого отделенного «господином отделенным»! Тут уже пощады не жди.
Офицеры в роте бывали всего лишь по два-три часа в день, один лишь ротный командир иногда находился в канцелярии дольше. Так что главным начальником для нас фактически был фельдфебель с громкой фамилией Суворов.
В начале февраля приняли присягу на верность царю и отечеству. А вскоре Россию потрясли революционные события. Вот тогда-то мы, новобранцы, и наслышались таких названий, как эсдеки, эсеры, большевики, меньшевики…
Приняли присягу теперь уже на верность Временному правительству, покаялись в грехах (в каких, никто из нас не знал) всей ротой в церкви, причастились. И тут новая неожиданность: в апреле меня в числе других «грамотеев» направили учиться на младшего командира, унтер-офицера.
Учебная команда располагалась отдельно от полка, на так называемом Красном берегу. Дисциплина здесь была зверской, так что никаких особых событий, а тем более вольнодумства в команде в те бурные апрельско-июньские дни 1917 года не наблюдалось. Но потом и у нас — сначала с опаской, а затем все смелее заговорили о Ленине как о руководителе большевиков, главном защитнике интересов рабочих и крестьян. Большевистские лозунги, такой, как «Долой десять министров-капиталистов!», находили у курсантов команды горячий отклик, как и выступления рабочих против продолжения империалистической войны.
Словом, политически мы тоже прозревали, и уже в июне 1917 года вся наша команда вышла на демонстрацию под большевистскими лозунгами.
Расправа за это, как и следовало ожидать, пришла скоро. Уже через несколько дней на вокзале гремел наш полковой оркестр. Надрывая души родным, пришедшим проводить своих сыновей и братьев, музыканты браво выдували марш «Прощание славянки». Учебную команду в полном составе отправляли на Западный фронт, в окопы. Так я оказался в 1-й пулеметной команде 268-го пехотного Пошехонского полка 67-й дивизии.
Наш полк занимал оборону у озера Нарочь, что на Виленщине. До немецких окопов — рукой подать, метров двести, не больше. По вечерам, в часы затишья, были даже слышны голоса из окопов противника.
В лощине у деревни Стаховцы расположились наши кухни. Утром мы получали там горячий завтрак, а после часа дня — обед. У кухонь же раздавались письма и посылки.
