А дело было в том, что Сепин имел глупейшую привычку упражняться в начертании своей подписи на попадающихся под руку клочках и листах бумаги и потом не обращал внимания на то, куда эти листы девались. Происходило это в рабочее время и на рабочем месте, «в порядке уплотнения рабочего дня». Ивасих однажды подобрал один из таких листов, сфабриковал на нем расписку, оставив одну подпись Сепина и потом долго изводил его, заставляя как следует прочувствовать вредность собственной глупой привычки. Во всяком случае за день или два, пока Ивасих настойчиво продолжал требовать от Сепина возвращения «долга», у того было время обдумать все как следует.
Кончилось дело тем, что Ивасих отдал Сепину поддельную расписку, проведя с ним назидательную беседу. Сепин, должно быть, крепко надеялся на порядочность Ивасиха и на то, что этим кончится, но полной уверенности в таком исходе у него быть не могло, и, наверное, много крови испортила ему эта выходка товарища. Впрочем, несомненно, что это было очень полезно для Сепина.
Вернулся я на свою рудную разведку в середине марта и удивился перемене погоды. Еще держались крепкие утренники и ночные морозы, но дни были солнечные и днем на солнце уже заметно подтаивал снежок. И еще запомнились мне утра, удивительно светлые и какие-то светозарные.
Нужно сказать, что, еще будучи в Усть-Утиной в первый раз, когда меня назначили на Лазо, я в беседе с Б. Л. Флеровым выражал желание работать в полевых партиях. Флеров даже обещал мне что-то, но позднее этот вопрос не возбуждался вновь и мне, пожалуй, уже не очень хотелось менять место, потому что я уже привык здесь. Здесь стало лучше — появилось электрическое освещение в нашем бараке, приисковые плотники начали строить уже не таежный барак, а настоящий дом немного ниже нашего барака на том же правом берегу ручья.
Поэтому я не очень обрадовался, когда около 20 апреля или даже позднее получил выписку из приказа по управлению, в которой говорилось, что я назначен начальником партии в районе рудника «Бутугычаг». Впрочем, радовала предстоящая встреча с братом и его женой, которых я не видел уже почти полгода, да и работа в полевых партиях влекла.
Впрочем, раздумывать над этим вопросом было некогда. Был приказ, в котором говорилось, что выехать я должен немедленно, даже не заезжая в управление, потому что от Палатки до Бутугычага была не дорога, а лишь зимний проезд, который скоро станет совсем непригодным для езды. Также по бездорожью нужно было добираться и от нашего прииска до устья Среднекана, где существовал тоже только зимний проезд.
