Пересаживаясь с одного плавучего ковчега на другой, я наконец добрался до страны моей мечты. Вокруг, куда ни глянь, грустили пальмы, дремали коричневые люди, а белые люди обливались потом и бранились. И все было именно так, как я себе воображал, так что ни одна самая безудержная мечта моего детства не была обманута. Я отправился в путь по фиолетовым волнам, омывающим Восточную Индию, к цели своих мечтаний — Макассару>[3]. Можно ли найти название более романтическое? Оттуда, увешанный ловушками, сачками и прочим снаряжением, я отправился в глубь страны, абсолютно убежденный, что труды великого Альфреда Рассела Уоллеса найдут наконец-то свое завершение.
Тут на мой юношеский энтузиазм обрушился первый удар. Я трудился в поте лица днем и ночью, ставил ловушки, скрадывал зверюшек, снимал с них шкурки, набивал тушки, упаковывал. Трудности преодолевал с восторгом. А результаты? Трезво оценить их я смог, лишь когда проделал обратный путь домой в тысячи миль и увидел все виды животных, добытых мной с таким трудом и мучениями, в сумрачном свете музейных зал. Чего я достиг? Не более чем повторения самых скромных достижений великого Альфреда Рассела Уоллеса.
Что-то явно было не так.
Мало-помалу до меня дошло, в чем тут дело. Научные методы коллекционирования животных безнадежно устарели.
Приобретя кое-какие знания, но не растеряв энтузиазма, я отправился в Кембридж. И то, что я там увидел и узнал, лишь подтвердило наполовину оформившиеся в моем мозгу теории. Один из профессоров сказал, что зоология прошла в своем развитии три стадии: «что, как и почему». Он объяснил, что благодаря усилиям несметной армии коллекционеров мы почти исчерпали ответы на вопрос «что». Весь животный мир планеты более или менее изучен и классифицирован, хотя небольшие пробелы остались и возможны находки какого-то количества новых видов. Теперь зоология перешла в стадию «как». Исследователи стали задаваться вопросом, как природа создает формы: вот почему университеты поощряли экспериментальную биологию и физиологию, отдавая им предпочтение перед «систематикой». А наиболее передовые ученые уже начинали интересоваться не только как природа действует, но и почему она действует именно таким образом. Теперь-то я понял, почему мне не удалось ничего добавить к той работе, которую Уоллес проделал в 1860 году. Я понял, почему дорогостоящие экспедиции возвращались одна за другой, почти не оправдав затрат. Я понял, почему ничего не известно и не написано о подлинном поведении животных в природе, если не считать тех, которых можно увидеть или наблюдать в неволе в Европе и Америке, да и о них известно довольно мало. Я даже понял, по какой причине создается преемственная цепь пересказов выдумок и неверных сведений о большинстве животных.
