В один из таких вечеров Федор Романов вернулся домой, освободившись от служебной беготни. Вынул из кухонного стола чаши, подал Васе каравай черствого хлеба. На столе задымились щи. Отец с сыном принялись за еду. Вдруг за окном в заунывном вое ветра послышался скрип полозьев, звякнула щеколда, послышались шаги в сенях. «Должно быть, кто-то по спешному делу», — подумал Федор, отложил ложку. Всякое бывало: то конюшню оставят без охраны — долго ли до греха, то исчезнет из амбара артельное зерно. А он — единственный коммунист в селе. Везде обязан успеть, за все он один в ответе.
Дверь открылась, и на пороге появился коренастый мужчина с черной бородой, в заснеженном тулупе, в руке — кнут, следом за ним — другой, худощавый, лицо закрыто воротником.
— Мир д-дому сему, — заикаясь, произнес простуженным голосом коренастый, отряхнул тулуп, ощипал пристывшие к бороде сосульки, перекрестился на передний угол. — Уд-дачно, выходит, п-попали, п-прямо к горячей похлебке. П-подумать только, п-пахнет-то как!
— Милости просим, — Федор удивленно рассматривал нежданных гостей.
У первого большие карие глаза, нос с горбинкой, из-под бороды на щеке проступает грубо зарубцевавшийся синий шрам. Лицо широкое, плоское и вроде бы знакомое. Второй, откинув воротник тулупа, открыл узкоглазое, тусклое лицо; он нетерпеливо топтался на месте, нервно потеребливая жидкие, опущенные книзу калмыцкие усы.
— Куда путь держите? — Федор прикрыл всей пятерней висок, словно бы боясь упустить из памяти что-то чрезвычайно важное. Но это необходимое сейчас никак ему не давалось.
— Не нравится мне т-такой вопрос, — пробасил чернобородый. — Хороший хозяин за стол бы п-пригласил, а т-ты: куда? Неласково встречаешь. К тебе мы. Угощай!
— Можно и угостить, дело обыкновенное, да что-то не признаю я вас, не здешние, что ль?
— Гляди-ка, п-память, выходит, отшибло, бывший учитель, — наступал коренастый, смело проходя к столу. — А т-ты смотри-смотри, может, з-знакомые, а? Вспомни, не пересекались ли наши п-пути-дорожки? — Бородач вытащил из-за пазухи четвертную бутыль с мутновато-молочной жидкостью, поставил ее посредине стола, как охотник ценную добычу, швырнул на лавку кнут и тулуп, похожий на медвежью шкуру, и зябко потер руки.
— Завернули на огонек. Вьюга-то вон к-какая сволочная, а согреться негде. Д-давай кружки, — гость из-под черных крутых бровей сверкнул глазами. — А насчет т-того, что знакомы, не ломай голову. Это я так, к слову п-пришлось, уж не изволь беспокоиться. Главное, не нарушай обычая русского: встречай путников хлебом-солью.
