— Может, доктора вызвать?
— Зачем ишо? — возмутилась Аксинья, — Уж как на роду написано, так тому и быть. Весь в мать да в отца. Такой же непутевый, царство им небесное. Этого тоже бог дал, бог и возьмет.
— Оно так, да люди-то что скажут? Не доглядела, мол. Ох, напрасно ты такого большевистского выкормыша пригрела.
— Как повелели, так и сделала. Отцы святые помудрее нас, худо не придумают. Как-никак, родной ведь он мне. Возьмешь-де, душу спасешь, в русло церкви вернешь, — не без гордости ответила Аксинья. — Ничего, обомнется, таких негоже из рук упускать. Дело молодое, выучит молитвы, поймет что к чему — нашим будет, пригодится небось.
Во рту у Васи пересохло. Подташнивало, хотелось пить, в голове шумело, и смысл разговору доходил до него смутно. Превозмогая себя, он тем не менее жадно вслушивался, потом осторожно поднялся на руках, отодвинул марлевую занавеску на двери, но в это время топчан под ним скрипнул. Аксинья насторожилась и прикрикнула:
— Ты что как медведь ворочаешься? Не спишь что ли, Васенька?
Он замер, увидев сквозь марлю Аксинью и тощего старика. Будто колдуя, они сидели перед зажженными свечами у раскрытого кованного железом сундука. Старуха была в домашнем платье старик — в жилете. Ее желтое лицо в полумраке казалось сошедшим с иконы, она говорила громким шепотом и вытаскивала из сундука аккуратно увязанные пачки бумаг. Лица старика не было видно, он сидел спиной к занавеске. Вдруг тот повернулся, и Вася разглядел: это был ссутулившийся старичок с маленьким сморщенным лицом, с острым носом и чахлой бородкой, сквозь которую обозначалась жилистая шея.
— Сумеешь ли завтра передать владыке? — спросила хозяйка, положившая перед ним две пачки бумаг.
Высоким надтреснутым голосом тот пропел:
— Как богу угодно.
— Ну, ступай с богом, рассвет скоро. Да передай, смотри, что на днях наведаюсь. — Старуха погасила свечи. Теперь избу освещала только семилинейная лампа[22], подвешенная к потолку на грубо согнутой проволоке. Вася уже не видел старика, а только слышал, как он прошаркал к порогу и захлопнул за собой дверь. Аксинья как ни в чем не бывало принялась за молитву.
Сон не приходил, Вася лежал с открытыми глазами, забылся лишь наутро коротким сном. Проснулся, когда старухи уже не было, с трудом поднялся, прошелся по избе.
— А, встал? — вдруг услышал он из открывшейся двери. — Значит, жить еще будешь. С чего это ты вчера разошелся-то? Грешно эдак-то, Васенька. Ведь я тебя, того… кормлю. И запомни, молить бога так же надобно, как надобен колокольный звон. Молитвами и звоном злые духи отгоняются от богова жилища и от рабов божьих.
