Но, преодолев и эти трудности, вам захочется прилечь на кровать и наконец-то отдохнуть. Ну что же, дело за малым: сходить к кастелянше и получить белье. Идешь, предварительно заплатив полтора рубля. Но, увы, кастелянши на месте нет. Безропотно ждешь, так как «пороптать» все одно некому. Наконец является кастелянша и заявляет, что белья нет и что никаких претензий она не принимает. Потеряв всякую веру в справедливость, ты молча ждешь, когда разойдется основная масса разочаровавшихся. После чего робко входишь и сладким голосом, положив на стол троячок, спрашиваешь: «А вдруг где-то завалялась парочка простыней?» И надо же, какая счастливая случайность: именно две простыни «случайно» находятся.
Как мало нужно порой человеку для счастья! Теперь еще заморить бы червячка и можно утверждать, что жизнь прекрасна! Что тут у нас? Столовая и буфет. Замечательно! Но… столовая закрыта, и, когда откроется, никто сказать не может, а в буфете одно печенье, хлеб и молоко. Но зато у тебя есть пока деньги. Можно поехать в город. За воротами вас ждет все тот же «заботливый» таксист. И если вы располагаете достаточной суммой, то вас и отвезут, и накормят, и напоят, и все прочее. Только вот проснетесь вы наутро без денег и черт знает где. «Машина» сработала.
Ташкентская пересылка хотя и грязная, но все же родной уголок, где о войне только говорят. Здесь собираются люди, которые на ней еще не были и только готовятся с ней встретиться. Душа у всех болит, и, как ни скрывай, это видно. Все встревожены и напряжены. И хорошо бы именно здесь, на рубеже родной земли, успокоили и поддержали. Но увы.
До сегодняшнего дня я не смог ответить себе на один вопрос: «Почему? Почему было такое бездушие и безобразие?» И кажется мне, что это не было просто халатным отношением к делу…
* * *
Ранним утром 30 мая 1986 года самолет Ил-18 с очередной группой офицеров, солдат и сержантов взял курс на тот берег Амударьи, в неизвестность.
Слушая ровный, тягучий рокот моторов, гляжу на притихших лейтенантов с эмблемами десантников, пытавшихся перед посадкой в самолет выпить бутылку водки, но так и не сумевших это сделать, и чувствую, как внутри разрастается тревога. Впереди целых два года. Тайно завидую своему предшественнику, у пего уже все позади. И не раз потом, уже будучи «обстрелянным», замирал при звуке гражданского самолета, летящего высоко в небе. И сожмет сердце, и непроизвольно начнешь считать полугодия, месяцы, дни. Л пока каждый думает о своем, не зная, у кого будет впереди счастливый миг возвращения. а для кого его не достанется. Как там у поэта?
