Круглоголовый широкогрудый парень торопливо кивнул и продолжал исподтишка поглядывать на старшего сержанта.
Он завидовал, завидовал его лихой самоуверенности. Как это старшему сержанту удалось выработать такое самообладание? Бесшабашная смелость охотника, удачливого охотника. Иначе не стал бы он так улыбаться, когда надписывал и заклеивал конверт, не мог бы так уверенно водить бритвой по щекам, не наигрывал бы так беззаботно на трофейной губной гармошке и не напевал:
Как за Камой за рекой
Я оставил свой покой:
Возле города Тагил
Я Марусю полюбил.
Песенку Привалов исполнил очень бойко, хотя для него она звучала не так весело. Не было у него своей Маруси, про которую он мог бы сказать, что она — рядом с ним в боях или во далеких во краях.
Это знали и почтальон, и соседи по ротной землянке, поэтому Привалова никогда не заставляли танцевать перед тем, как вручить письма. Впрочем, шутейный обычай был разведчиками окончательно забыт после случая с Анчутиным: заставили сплясать под письмо барыню, тот сплясал, а в письме сообщалось о гибели всей его семьи.
Привалов вздохнул, спрятал губную гармошку, а напоследок пришил к шинели пуговицу, держащую хлястик.
«А ведь мы шинели здесь оставляем, — подумал новенький. — Значит, старший сержант впрок заботится. Уверен, что шинель ему понадобится…»
Кто-то выразил удивление — до сих пор не появился помкомвзвода, а он должен доставить в землянку маскировочные халаты.
Чтобы скоротать тягучее время, Шульга, самый прилежный во взводе едок, по прозвищу Три Котелка, вздумал мериться силой. Посередке землянки был врыт столик, на нем стояла лампадка из снарядной гильзы. Табуретками служили ящики из-под снарядов. Три Котелка вызвал на дуэль круглоголового парня из пополнения.
Они сцепили руки, уперев локти в столик, — кто кого?
Новенький уверенно осилил Шульгу. И тут со своей лежанки молодцевато поднялся Привалов:
— Эх, Шульга! По три котелка каши уминаешь, а не в коня корм. Ну-ка, Иван, померяемся!
Новенький облокотился о стол и поднял руку с растопыренными пальцами; ладонь, подсвеченная с двух сторон — печкой и плошкой, — была розовой, как ладонь младенца.
Привалов сел напротив и уперся ногой в ящик:
— Ну и ручища у тебя! Как малая саперная лопата.
Вокруг торопливо и охотно засмеялись: Привалов слыл острословом.
Поначалу Шульге казалось, что Привалов берет верх. Рука новенького малость подалась, затем согнулась еще чуть-чуть.
Привалов тужился изо всех сил. Его симпатичное, свежевыбритое лицо побагровело; это было заметно, хотя Привалов и сидел спиной к печке. Он не отрывал взгляда от напряженно-дрожащих сцепленных рук, а если бы поглядел сопернику в лицо, увидел бы, что оно совершенно спокойно. На лице новенького не было и следа трудной борьбы, где-то в глубине его глаз даже таилась смешинка.
