И вот теперь оказывалось, что попы были правы, и Рудольф Константинович стоял перед архангелом, тоскливо пытаясь дышать в сторону.
Архангел шагнул ближе.
— Меч опустите, — сказал Скубатиев, пытаясь под показным хладнокровием скрыть дрожь в голосе. — Пораните еще ненароком. И не надо, не надо, товарищ, приписывать мне скабрезных мыслей. Ну, зашел к товарищу по работе, к боевой подруге, если хотите! Узнать хотелось, как товарищ себя чувствует, так сказать, не болеет ли… Много ли в этом вины?
— Не ментири! — прорычал архангел, сверкнув глазами.
— Ладно, ладно, — торопливо согласился Скубатиев. — Грешен, так сказать, мыслями, но помыслами чист. Признаюсь вам, что ничто человеческое мне не чуждо. А тут, сами понимаете, командировочная скука, опять же бабенка аппетитная. Дай, думаю, зайду — чайку с вареньем попьем…
Он хотел развить свою мысль, но не успел. Похоже, что и на небесах справедливости не было, а архангелы, как обычные деревенские мужики, были склонны к рукоприкладству.
Пока Рудольф Константинович боролся с искрами в глазах, архангел постучал в дом. Стучал он по-хозяйски требовательно и уверенно. Дверь распахнулась, и Рудольф Константинович услышал гневное восклицание небесного жителя:
— Фемина ин лупанариус!
Послышался звук пощечины и женский плач, перемежаемый жалобными криками:
— Да что я, виновата? Он сам пришел! Я его, гада, и знать не знаю, клянусь, Птолемейчик!
— Не ври, — сказано было Скубатиеву. Правильно было сказано: чего ж ты, подлец, врешь, коли ангела узрел.
Дверь захлопнулась, и из-за нее продолжались слышаться звуки бытовой ссоры.
Скубатиев медленно приходил в себя. «Вот стерва, — удивился он про себя, — мало ей мужиков, архангелов принимать стала. Погоди-и-и, Скубатиев выведет тебя на чистую воду! О тебе не только Бузулуцк знать будет, вся область заговорит! И архангела твоего к порядку приведем! Будет знать, как на руководителей областного масштаба руку поднимать! — Он вдруг пришел в себя и задрожал. — Господи! Да кому это я грозить удумал? Небесному вестнику угрожаю! Да меня за это… — Липко и жарко облило спину, и Скубатиев присел на скамеечку, доставая из кармана пачку „Краснопресненских“. — Да не-ет! — Он медленно приходил в себя. — Какие в Бузулуцке архангелы? И Клавка на непорочную деву Марию тоже не похожа. Разберемся! Ох разберемся завтра!» — Он щелкнул зажигалкой, машинально прислушиваясь к приглушенному стенами дома скандалу.
— А монти ирае аморис ингратио! — назидательно сказали рядом. Подумали и добавили: — Айесдем фаринае!
