— Амор, — подтвердил и центурион, с римской прямотой разрубая запутанные любовные узлы.
Солус кум сола, ин боко ремоло, нон когитабунтур ораре Овидиус. И в этом древние римляне были правы.
Не станет влюбленная парочка, оказавшись наедине, читать Овидия. Впрочем, Евтушенко с Беллой Ахмадулиной, а тем более Николая Горбачева они читать тоже не станут.
Прямо скажем, это была пар нобиле фратрум!
Уже в постели Птолемей Прист отчетливо понял, что дома Клавдия с юности не сидела, а шерсть тем более никогда не пряла.
Честно говоря, Птолемею самому сидеть дома не приходилось. Знавал он и обстоятельных галлок, и знойных темнокожих нумидиек, и толстозадых, перепачканных сладостями капризных персиянок. Путешествуй — и ты увидишь весь мир, А уж больших любителей попутешествовать, нежели римские цезари и их неугомонное воинство, и придумать было трудно.
Аут нон тентарис, аут перфике! (Или не берись, или доводи до конца! (лат.)
— с нежным упреком простонала Клавдия, чтобы еще через несколько минут удовлетворенно пробормотать: — Are кво агис! (Делай, что делаешь! (тот же язык)
Что говорить? Знала ведь чего выучить по-латыни. Точно подмечено, дома не сидела и шерсть не пряла!
Акцент у нее был чудовищным, и потому страстные слова женщины требуют определенного перевода, который и будет приведен ниже.
Услышав эти слова, центурион едва не задохнулся от аморис абундантиа.
Да не буду я переводить, от чего задохнулся центурион. Всяк, бывавший в постели с любимой женщиной, несомненно, догадается, от чего задохнулся влюбленный Птолемей Прист. Чувства, они, товарищи, везде и всегда одинаковы и особому переводу не подлежат.
Там, где прошла знойная зрелость, разумеется, нечего делать пылкой юности. Нет, все-таки они были достойной парочкой! За ночь центурион убедился в этом не раз.
в которой рассказывается, как рождаются заговоры, мимоходом лягается Алан Чумак, описываются мечтания Плиния Кнехта и рассуждается о доступности простым россиянам блатной терминологии
Ромул Луций и Плиний Кнехт сидели на берегу пруда и плели заговор. Чему удивляться — заговоры всегда рождаются в горячих головах недовольных. А причины для недовольства у Ромула Луция и Плиния Кнехта, что называется, горели… м-м… как бы это деликатнее выразиться… горело, одним словом, пониже поясницы.
— Люпусы позорные! — горячился Плиний. — Я ему говорю — сатис, осознал я уже, прочувствовал, блин! А он все, канис поганый, хлещет! И говорит, что тюрьмой меня не исправить, только побоями. Нет, ты мне, Ромка, скажи — на хрена мы в ихний легион вступали? Где они, обещанные сестерции? За неделю нас четыре раза выдрали, а в карманах ни шиша! И ад воцем сказать, за что выдрали? Первый раз, — Плиний загнул палец, — за пьянку в термах. Надо было, видите ли, разбавленным вино пить. А я виноват, что ихнюю воду мой организм не принимает? Нет, Ром, ты скажи — это по-честному? Центуриону, видите ли, можно закладывать, а нам нельзя.
