Центурион Птолемей Прист сначала услышал странный треск, а уж потом заметил двух местных жителей, подъезжающих к площади на диковинном трехколесном агрегате, за которым стлалось облако сизого дыма.
Не доезжая нескольких шагов до ступеней местного храма, повозка — или агрегат — остановилась, и приехавшие слезли с нее. По перепоясавшим их груди кожаным ремням Птолемей Прист понял, что приехали воины. Одеты они были странно — в сапогах, диковинных серых обтягивающих штанах, которые не наденет на себя ни один порядочный мужчина, и серых рубахах. Ни доспехов, ни наколенников на местных воинах не было, да и оружия в их руках Птолемей Прист не увидел — ни топориков, ни испанских мечей. Несолидно выглядели местные солдаты, да и внешне один из них смешной своей полнотой более походил на беременную женщину, нежели на закаленного в схватках воина.
Однако с прибытием этих странных воинов толпа оживилась.
— Ну, блин, — закричал кто-то из толпы. — Менты приехали! Сейчас они этих римских козлов повяжут! Эй, Соловей, ты и учителя вяжи, он этим голожопым продался!
Степан Николаевич попятился, инстинктивно прячась за спину центуриона.
Птолемей Прист ссориться с прибывшими представителями местной власти не хотел. Люди выполняют свой долг, что с них взять — такие же подневольные солдаты, как и его легионеры. А проливать кровь врага, не использовав возможностей переговоров, недостойно настоящего воина.
Он жестом успокоил ощетинившихся мечами римлян, подпустил местных воинов поближе и приказал перепуганному учителю:
— Скажи, что мы хотим поговорить мирно.
Милиционеры удивленно разглядывали римских легионеров. Соловьев с надеждой посмотрел на окна колхозного правления. Лиц в окнах видно не было, не наблюдалось партийного руководства и на ближайших подступах к площади.
Рослые легионеры лениво и небрежно переминались в строю с ноги на ногу, с вызовом погладывая на пришельцев. Взгляды эти смущали Соловьева. Сам старший участковый был бит жизнью не раз и руководствовался в ней основополагающим принципом: «не кидайся снимать шкуру даже с убитого медведя — легко можешь потерять собственную». Поняв из перевода учителя рисования, что ему предлагают почетные переговоры, Соловьев приосанился, втянул брюхо и даже ростом стал выше. Заложив большие пальцы обеих рук за поясной ремень, старший участковый осведомился:
— Это что за сборище? По какому поводу собрались, товарищи? Чье указание?
Степан Николаевич перевел.
