Я охотно верю, что дядя с радостью заплатил бы эти десять крон. Но он не успел. Мы уже были тут как тут. И кондуктору пришлось отпустить его без штрафа. Мы посадили дядю Подгайского в машину. Я очень сожалел, что, будучи лицом сугубо официальным, не мог дать ему от себя лично пару пощечин за его пинок. Я бросал на него свирепые взгляды и утешался тем, что прокурор ему этот пинок припомнит. Хотя в общем-то не стоило об этом распространяться. Что ни говори, а смеяться-то будут надо мной.
Когда мы приехали, я выпил кофе и приступил к допросу. Я зверски хотел спать, но ждать до утра не стоило. Он наверняка выдумал бы тысячу историй, а нам пришлось бы все это распутывать.
Дяде Подгайскому уже расхотелось драться, и он вел себя вполне благоразумно. Даже извинился передо мной за тот пинок. Во всем, что касалось часов, он признался и назвал трех человек, которые продавали их. Он не только назвал их фамилии, но и указал точные адреса. О Кунце тоже. Все, что я знал раньше. Однако дядя утверждал, что понятия не имеет о картинах. Я решил отложить этот разговор до того времени, когда будет точно установлено, каких картин не хватает в тех галереях, где побывала пани Ландова.
Когда речь пошла о Местеке, Подгайский проявил удивительную твердость духа. Он сказал, что Местек действительно перевозил часы через границу, но потом вдруг поставки прекратились. Тогда он сам приостановил продажу. Он якобы думал, что Местек попался, и поэтому не посылал никого за последней партией в Ципрбург, чтобы не влипнуть. И только когда пани Ландова рассказала ему, что я спрашивал про Местека, нервы у него не выдержали, он поехал в Дечин. И был поражен, узнав, что тот умер.
Я не верил ему. Каждый опытный преступник, если он совершил не одно, а несколько преступлений, признается в самом мелком, в данном случае в контрабанде, чтобы прикрыть более тяжкие.
Подгайский утверждал, что пани Ландова ничего не знала о часах. Вот этому я был готов поверить, потому что, знай она о часах, не связывалась бы с Кунцем.
Так как Подгайский упорно твердил, что не имеет никакого отношения к гибели Местека и ничего не знает о картинах, я расстался с ним, когда он подписал то, в чем признался, а сам пошел спать. Было уже поздно, и все равно мне ничего другого не оставалось, как собирать веские доказательства его вины. Суду нужны доказательства. Конца этого дела еще не было видно, но все-таки спал я крепко, потому что знал, что пан Подгайский-Пецольд ничего уже не натворит. Наконец-то он был там, где ему положено.
