Старый господин очень обрадовался, увидев меня, потому что подыхал от скуки. Он налил мне чаю и спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что занимаюсь экспортом, не сразу же выкладывать людям, кто ты и что ты. А он мне на это сказал, что знание языков никогда не повредит.
Действительно, это не лишнее. Потом человек может ругаться на трех языках, если у него что-нибудь не клеится. Я выслушал его рассказ о неряшливой невестке и перевел разговор на другую тему. Пришлось сказать, что я познакомился в поезде с неким доктором Вегрихтом.
— Вегрихт, — удивился старик, — этот коллаборационист!
И пошло. Я узнал, что милый доктор прославился тем, что незадолго до окончания войны прочел лекцию об арийской расе в истории. В результате после революции его начали беспокоить, и Вегрихту пришлось уйти из гимназии.
Вот тебе и на!
Ну, это было почти все, что нужно. Я собрал чемоданчик и на другой день отправился в путь. Поехал я к обеду.
С утра выяснял, какие возможности существуют для проведения ремонта сводов в подвалах замков. Если бы я в Ципрбурге начал молоть какую-нибудь чушь, то можно было провалиться. Это бы напомнило тот случай из потрепанного детектива, когда у сыщика отклеились усы.
В Будейовицах я запасся продовольствием, чтобы не быть никому в тягость. Конину я не покупал. В Ципрбурге ее было больше чем достаточно. Вполне понятно. На шестьсот крон не разживешься, во всяком случае, на оленину не хватит.
На холм я еле полз — стояла жара, и я был навьючен, как верблюд.
Кунц лежал перед воротами в траве, заложив руки под голову. Рядом сидела пани Ландова и что-то рисовала в альбоме. Они курили одну сигарету. Меня приветствовали диким ревом, то есть взревел Кунц. Его подруга была слишком сдержанной для этого. Когда все радостные излияния окончились, я объяснил им, что должен был поторопиться. Проект следует сдать до конца года, чтобы вовремя составить смету.
Они потащили меня наверх, и я набил шкаф Кунца своими запасами. Заодно осмотрел его содержимое. Ничего подозрительного там, конечно, не было. Потом я спустился вниз умыться. Жачек как раз доставал воду из колодца и спросил приветливо:
— Вы уже снова здесь?
Мне удалось завязать с ним разговор. Он сразу подобрел, когда я достал сигарету.
— Ведь вы раньше были жандармом? — спросил я бестактно.
Жачек вытаращил глаза.
— Ага. В годы масариковского террора.
Ну ладно. Если нужно выбирать из двух людей, которым почему-либо не по душе наш строй, я скорее выберу свирепого Жачека, который хотя ни с чем не согласен, но и не притворяется, чем такого вот доктора Вегрихта, который, вероятно, вынужден был быть лояльным при всех режимах. Я не думаю, что небеса содрогнутся, если некоторые люди, имеющие так называемое особое мнение, выскажут его вслух. Поступки — это уже другое дело. Тут уже не до шуток, потому что некоторые поступки нельзя оставлять безнаказанными.
