Но у Мстителя было железное сердце, и потому он еще раз не выполнил приказания. Быстрым взглядом окинув поле, он на всем скаку повернул эскадрон налево и ударил батарее прямо в лоб, навстречу реву картечи.
Жадно вдыхая тонкими ноздрями запах пороховой гари, Трагедия легко неслась по полю, едва касаясь земли копытами. С пучком гвоздики в петлице, перекосив рот в безумном крике, держась прямо на коне и вытянув вперед циркулем прямые ноги, Черекан скакал навстречу смерти, и клинок, вращаясь над головой, описывал сверкающий диск, как нимб у святого. Так с гвоздикой в петлице его и убили — осколком снесло полчерепа.
Картечью же белополяки выпалили только раз и притом из одной пушки. Больше они ничего не успели сделать. Котовцы налетели как вихрь. Как колосья под ножом косилки, попадали между лафетами изрубленные орудийные расчеты. А еще через десять минут был окончен весь бой.
Когда то, что осталось от Черекана, подобрали, у него на груди раскрылась рубаха. Кое-кто из присутствовавших попытался приглядеться к татуировке, но стоявший подле командир полка Кучмий воспротивился этому.
— Совестно, — сказал он строго, — человек, может быть, всей своей жизни секрет прятал, а вы хотите у мертвого дознаться. Накрыть сейчас же Прошку!
Любопытные нехотя отошли. Прокопия Черекана накрыли шинелью. Так бойцы и не узнали, что написано было на груди у их командира.
…Вечером на поповский двор приплелся церковный староста. Он был заметно навеселе — не выливать же свиньям свадебного угощения — и требовал, чтобы его непременно допустили к Котовскому.
— Должен хоть лошадь из обоза дать какую-нибудь за бесчестье дочери, — говорил он.
Со свистом и улюлюканьем прогнали его в шею дежурные ординарцы связи. Когда старик замешкался на дворе, путаясь на нетвердых ногах, ему вдогонку спустили с цепи поповского пса. Попадья выглянула было на шум, но, испугавшись, часто закрестилась и быстро юркнула обратно в окно, задвинув на всякий случай занавеску. Так и ушел староста ни с чем.
Командира эскадрона хоронили утром. И никто не плакал. Помнили, что Черекан сам никогда не плакал, хороня убитых товарищей, и, когда кто-нибудь плакал при нем, брезгливо морщился. Похороны были молчаливые и суровые, как и сам покойник при жизни.
Похоронили Черекана за селом, у величественного средневекового замка князей Сангушко, в буковой аллее. Для того чтобы труднее было осквернить могилу, завалили ее громадной каменной глыбой, усилиями двух эскадронов и упряжки артиллерийских лошадей притащенной от резных ворот, где она украшала вход в княжеский парк. Поверхность этого обломка скалы была нежно-розовой, отполированной столетиями. Прямо по камню матрос, фуражир батареи, большой мастер на эти дела, вывел масляной белой краской жирные большие буквы надписи:
