— Я, товарищ полковник.
— Из какого полка?
Я ответил.
— И это ваши солдаты?
— Мои.
— А этот товарищ что у вас делает? — Он кивнул в сторону Масляева.
— Как — что? То же, что и все.
— Что и все? Великолепно! Ну и как, хороший солдат?
Я слегка замялся, как всегда, когда не знаешь, с какой целью тебя спрашивают.
— Хороший.
— Дисциплинированный, исполнительный?
— Дисциплинированный, исполнительный.
— Может, представим его к награде?
— Петр Петрович, дорогой, — взмолился Масляев, — пожалейте меня, прошу! Не ставьте в смешное положение.
— Ну ладно. — Стрелков махнул рукой. — Только с одним условием. — Он повернулся ко мне. — Придется мне этого товарища у вас отобрать. Ничего не поделаешь. Мне самому он сейчас нужен. Пошлите кого-нибудь за вещами товарища Масляева, пусть в политотдел отнесут.
— Да какие у меня там вещи, Петр Петрович, — сказал Масляев. — Вещмешок, и все. Никого посылать не надо. Я вечерком к вам загляну.
— Заглянет! Вы слышите? Дудки. Знаем мы, как вы заглядываете. Пойдете сейчас со мной, и все. — Он взял Масляева за отворот шинели и провел ладонью по своему горлу. — Вот как вы мне сейчас нужны, понимаете? Не сегодня-завтра будем кончать всю эту петрушку. Вы такие вещи увидите, что… Да в конце концов, может, и я хочу увековечиться? А?.. В общем, — он повернул ко мне смеющееся лицо, — вещи доставите в политотдел. Ясно?
* * *
Только месяц спустя мы встретились с Масляевым. Встретились на станции Поворино, где наш эшелон, двигавшийся уже на запад, стоял дня два или три. У нас был отдельный вагон, и хотя, кроме нас, восьми человек, в нем ехало еще две лошади и повозка, чувствовали мы себя в нем, по словам Сагайдака, «как паны». Сделали нары, натаскали соломы, обзавелись собственным патефоном — в общем, не тужили.
Масляев появился неожиданно.
— Алло! Здесь саперы сорок седьмого?
— Здесь.
— Разрешите к вам в гости?
Он вскочил в вагон и весело всех оглядел.
— Чайком угостите?
На нем была красивая подогнанная шинель, серебристая ушанка, от прежнего Масляева осталась только улыбка и смеющиеся глаза.
— Соскучился по вас, ей-богу! Ох как соскучился. У нас там, — он сделал движение головой в сторону, где стоял, очевидно, их эшелон, — окурок на пол не брось. — Он опять оглядел вагон. — А где Сырцов?
— Ранило. В последний день, за «Красным Октябрем», — сказал Шушурин.
— А Кузьмин?
— Тоже.
— А остальные, значит, все здоровы?
— Слава богу.
Помолчали. Масляев сел на нары, расстегнулся.
— А вы неплохо устроились. С музыкой, вижу, по всем правилам. — Он кивнул в сторону нашего старенького, видавшего виды патефона.
