Досадно стало следопытам. Подманили они к себе собаку и дали нюхнуть табаку из пригоршни. Их Ковча по секрету научил этому. Казбек с полсуток чихал да облизывался. И как Камушкин ни бился, гончак ни одного заячьего следа в лесу причуять не смог. А дня через два ещё дали Казбеку нюхнуть.
— Чутьё пропало у собаки, — жаловался на деревне Камушкин.
Вот какое это снадобье — нюхательный табак, одобренный мятными каплями…
Вдруг медведица насторожилась. Вроде почуяла что-то недоброе. Перестала скрести себя лапищами.
Глянула на медвежат.
Мишка тут и Машка тут, а Ваньки нет.
Глазам не поверила. Приподнялась на задних лапах, ноздри растопырила, носом повела.
Мишкой пахнет, и Машкой пахнет, а Ванькой не пахнет. Мишка к ней и Машка к ней.
Мишка за хвост мать схватил, Машка за ухо треплет. А Ваньки нет.
Мишку шлёп и Машку шлёп. Ринулась иноходью медведица от куста к кусту, от сосны к сосне по Ванькиному следу:
тут пробежал,
тут кувыркнулся,
тут полежал — чует медведица.
А тут?
Человеком ударило в нос медведице сразу из-под четырёх кустов.
Взревела от ярости и галопом бросилась по следу. В пригорок в секунду, что на крыльях, взлетела. С пригорка в лощину не рассчитала — через голову кувыркнулась.
Остановилась. Вроде след потеряла. Человеком не пахнет. Носом туда-сюда. Глазами уставилась: на колодине мох сорван и след. Сунулась носом в след, потянула и… спёрло дыхание, защекотало в носу, в груди, и хозяйка леса так чихнула раз и другой, что фонтаны голубых искр хлынули из её маленьких глаз.
Гулкий, с хрипотой чох эхом покатился по лесу от сосны к сосне, от ели к ели, с гривы на гриву, с гряды на гряду по всему лесному острову. И для медведицы, кроме запаха нюхательного табака, сдобренного мятными каплями, никакого другого запаха в лесу уже не было.
Ещё пуще взревела медведица…
— Медведица медвежонка хватилась! — крикнул Коля Тонкослух. — Голос подаёт! За нами гонится! Брось, Харитон, медвежонка — пропадём!
Следопыты остановились. Прислушались. Тишина.
— Сначала взревела, потом чихать начала, а сейчас опять ревёт, — продолжал Коля.
— Чихнула, говоришь? — переспросил Харитоша. — Значит, след потеряла. Молодец Андрей, хорошо губил. Теперь передохнём малость, — и снял с плеч рюкзак с медвежонком.
До сих пор молчавший пленник тоже голос подал. То ли надоело качаться в рюкзаке, то ли мать услышал. Завизжал, заскулил, заворчал. Вот-вот рюкзак разорвёт — на волю просится.
Харитоша поослабил шнурок, и из рюкзака показался мокрый чёрный пятачок с двумя дырочками — медвежонок нос высунул. Ещё поослабил — и медвежонок всю голову высунул.
