Уже вечерело, когда наши путешественники въехали в большое село. Вдоль улицы по обеим сторонам стояли деревянные дома на высоких фундаментах. Дворы загорожены, по сибирскому обыкновению, высокими сплошными заборами. Улица безлюдная, в оконных стёклах отражается жёлтый закат. Кажется, внутри домов светят ослепительные лампы.
— Это тоже целина? — спросила Маришка.
Николай Сергеевич рассмеялся:
— Ну нет, это не целина. Это старое алтайское село. А наш посёлок совсем другой.
За «газиком» с лаем и рычанием увязалась белая мохнатая собачонка. Она летела в пыли, и лишь двумя яркими огоньками горели глаза. Пробежав пол-улицы, собака наконец отстала и свернула к забору, возле которого и остановилась с высунутым розовым языком, напоминающим стельку, и как ни в чём не бывало покачивая загнутым вверх хвостом.
Ярость собачки вывела Женю из задумчивости.
Николай Сергеевич повернулся к Ольге Георгиевне и спросил:
— Обедать будем?
— Хочешь обедать? — спросила в свою очередь Ольга Георгиевна у сына, и тут Женька понял, что проголодался, да так сильно, что просто невозможно терпеть.
— Обедать! — закричал он, и «газик», сделав крутой круг на небольшой площади, остановился возле большой избы, обшитой синими досками. Над дверью мальчик увидел большую фанерную вывеску с коричневой надписью: «Чайная».
Дядя Саня Пастухов, сняв руки с руля, сладко потянулся, затем выпрыгнул из кабины на землю и весело проговорил:
— Прошу в ресторан!
В чайной было пусто. На столах, покрытых белыми скатертями, поблёскивали графины с водой. Падающий из окон свет преломлялся в графинах и ложился на скатерти яркими полукружьями и пятнами, пересечёнными крест-накрест резкими линиями.
Вся компания столпилась в дверях, не зная, что предпринять, но тут из-за занавески, закрывающей дверь в противоположной стороне зала, появилась полная, румяная официантка в белой наколке на пышной причёске, в белом кружевном фартуке и громко, но одновременно ласково проговорила:
— Садитесь, пожалуйста!
И снова, уже в который раз здесь, на алтайской земле, Жене показалось, что эту чайную он прекрасно знает, бывал здесь когда-то давно и теперь вот снова здесь и всё вспомнил. И даже умывальник за занавеской возле двери Женя, казалось, узнал. Здесь они с Маришкой, толкаясь, помыли руки и вытерли их полотенцем, висящим на палке. Палка была так устроена, что полотенце, сшитое в кольцо, скользило по палке, если его потянуть, но снять его с палки было невозможно.
