На позднейших этапах развития миролюбивого производства обычай найма множества праздных солдат в униформе постепенно исчезает. Мнимое потребление через зависимых, носящих знаки отличия своего покровителя или господина, сводится к потреблению со стороны ливрейной прислуги. Поэтому ливрея становится нагляднейшим символом услужения, если не рабства. В какой-то мере ливрея вооруженного вассала издавна наделяла почетом, однако этот почет со временем рассеялся, а ливрея сделалась исключительно эмблемой прислуги. Ливрею презирали почти все, от кого требовалось ее носить. Мы еще недалеко ушли от состояния действительного рабства и потому крайне остро ощущаем любые намеки на услужение. Это неприятие дает о себе знать даже в том случае, когда ношение ливрей или униформы предписывается теми или иными промышленными корпорациями в качестве отличительной одежды работников. В нашей стране отвращение к ливреям доходит до недоверия, пусть в мягкой и неопределенной форме, к тем государственным службам, военным и гражданским, которые требуют ношения казенной одежды или формы.
С исчезновением рабства число мнимых потребителей при каждом отдельно взятом господине стало в целом сокращаться. Разумеется, то же самое справедливо, возможно, даже в большей степени, в отношении числа зависимых людей, которые вели нарочито праздный образ жизни за своего господина. Вообще говоря, эти две группы совпадают, пусть не целиком. Первым из зависимых, кому поручали эти обязанности, была жена или главная жена; как и следовало ожидать, при дальнейшем развитии института праздного класса, когда постепенно сужался круг лиц, через которых отправлялись по обычаю эти обязанности, жена господина выполняла их дольше всех остальных. Среди высших слоев общества отправление нарочитой праздности и нарочитого потребления еще более насущно, и здесь жене господина по-прежнему, конечно, помогают более или менее многочисленные слуги. Однако, двигаясь вниз по социальной шкале, мы доходим до такого положения, когда долг нарочитых праздности и потребления всецело возлагается на жену. В странах западноевропейской культуры это положение сегодня приходится на низшие слои среднего класса.
Тут наблюдается любопытная инверсия. Для общества совершенно очевидно, что в этих нижних слоях среднего класса глава семейства вовсе не притязает на праздность. Под давлением обстоятельств праздность вышла из употребления. Но жена в семьях среднего класса продолжает выполнять обязанности мнимой праздности ради доброго имени своего супруга и всего домохозяйства. При движении вниз по социальной шкале в любом современном индустриальном обществе мы видим, что уже в относительно высокой точке отмечается исчезновение первичной праздности, то есть нарочитой приверженности праздности со стороны хозяина дома. Глава семейства среднего класса принуждается по экономическим обстоятельствам зарабатывать на жизнь посредством занятий, которые зачастую носят характер производственных в широком понимании, как обстоит дело с типичными современными бизнесменами. Но производное отсюда, то бишь мнимые праздность и потребление, воспроизводимые женой хозяина, а также побочное мнимое отправление праздности прислугой остаются в обиходе как некая условность, пренебречь которой не позволяют требования поддержания репутации. Достаточно часто можно встретить мужчину, который с величайшим усердием предается работе с тем, чтобы его жена могла должным образом олицетворять для него ту меру праздности, которой требует текущий общепринятый здравый смысл.
