Также наблюдается соизмеримая степень соответствия кодексу скрупулезных действий, признаваемому в текущий момент обществом, в отношении подобающих способов и средств потребления. Здесь можно сопоставить между собой различия между двумя людьми в степени соответствия идеалу, а далее распределить людей с некоторой степенью точности по шкале хороших манер и воспитанности. Выказывание почтения в данном случае происходит искренне, на основании соответствия принятым канонам вкуса и без осознаваемого внимания к денежному положению или степени праздности, в которой живет тот или иной кандидат на уважение; впрочем, каноны благовоспитанности, согласно которым производится указанная оценка, постоянно подправляются законом нарочитой праздности, постоянно претерпевают изменения и подвергаются пересмотру, призванному совместить их с требованиями этого закона. Непосредственное основание для различения людей может быть каким угодно, однако преобладающим принципом благовоспитанности и ее испытанной пробой является требование существенного и очевидного расхода времени. В пределах этого принципа возможны разнообразные колебания и отклонения, но в целом это именно видоизменения формы выражения, а не содержания.
Разумеется, во многом учтивость в повседневном общении представляет собой прямое выражение внимания и искренней доброжелательности; этот элемент поведения как таковой не побуждает нас, в общем-то, искать какие-либо скрытые основания почтения, объясняющие как его наличие, так и одобрительное к нему отношение. Но того же самого нельзя сказать о кодексе приличий. Последние, то есть приличия, суть выражение общественного положения. Конечно, совершенно очевидно для всякого, кто даст себе труд приглядеться, что наше отношение к прислуге и к людям, занимающим, если рассуждать денежно, более низкое и зависимое положение, есть поведение вышестоящего члена общества, пусть внешние проявления статуса нередко сильно видоизменяются и смягчаются по сравнению с первоначальным выражением неприкрытого господства. Подобным же образом наше поведение по отношению к тем, кто стоит выше по положению, а в немалой степени и по отношению к тем, кого мы считаем ровней себе, выражает более или менее общепринятое отношение подчиненности. Любой аристократический господин или госпожа всем своим видом сообщает нам о доминировании и независимости своего экономического положения, а одновременно и столь же убедительно внушает нам ощущение правоты и справедливости. Именно среди представителей высших слоев праздного класса, которые никому не подчиняются и с которыми мало кто может сравниться, соблюдение приличий выполняется наиболее последовательно и строго; их усилия вдобавок обеспечивают правилами приличия ту окончательную формулировку, которая превращает эти правила в канон поведения для нижестоящих. Вновь мы видим, что кодекс поведения, очевидно является кодексом положения в обществе, что он наглядно показывает несовместимость высокого положения со всякой грубой производительной работой. Вселяемая свыше самоуверенность и властное самодовольство, присущие тем, кто привык требовать подчинения и кто не беспокоится о дне грядущем, обретаются по праву рождения и становятся мерилом благородства происхождения; по общему представлению, такая манера поведения воспринимается как врожденный признак превосходящего достоинства, перед которым низкорожденный простолюдин счастлив склониться и уступить.
