Нашли канаву, засыпанную прелой листвой.
И покинутую берлогу.
Пару гнилых тележных колес, которым тут делать было совсем нечего. Когда же Ежи, устав бродить, пустил-таки заклятье, простенькое, из тех, что призваны найти все сокрытое, то обнаружил и треснутый горшок, доверху заполненный медью.
— Все прибыток, — Анатоль горшок извлек и отряхнул от земли. — Старые…
Монетки он высыпал на куртку и, подняв одну, протянул.
— С волком… Волковы, стало быть.
Медяшка и вправду гляделась необычной. Во-первых, не круглой, а шестиугольной, во-вторых, на одной ее стороне выбита была руна «Рель», а на другой, вместо привычного сокола, — оскаленная волчья голова.
— Волковы? — магии в монете не осталось.
— На истории ты спал?
— Спал, — повинился Ежи, испытывая огромное желание попробовать медяшку на зуб, хотя понятия не имел, откуда это странное желание взялось. Прежде за ним не водилось привычки совать в рот странные вещи.
— Прежде удельные князья имели множество прав, в том числе право чеканить свою деньгу. И, как правило, украшали ее обережным зверем, от которого, собственно, имя родовое и пошло, — произнес Анатоль нудным голосом, точь-в-точь таким, каким обладал мастер Закосничий. — Не помнишь, что ли, в музее? Там хватает таких, с медведями, ласками… вот с волками, кажется, не было. Или были?
Ежи пожал плечами.
Музей он помнил, но весьма смутно. Он тогда и работал, и учился, и снова работал… какие музеи? Какие древности?
— Значит, поместье все-таки было? — уточнил он.
— Выходит, что было, — согласился Анатоль, перебирая монетки. Верхние, позеленевшие, потемневшие от времени, он отложил в сторонку. А вот иные разглядывал внимательно. — Скорее всего. Знаешь, не только у твоего Никитки бабка имелась. Моя тоже кое-что говаривала, да я не больно-то слушал. Выходит, зря?
— Выходит.
Ежи огляделся.
Лес был прежним, разве что слегка стемнело, предупреждая, что еще немного и солнце скатится с небосвода, рухнет на колючие перины старого ельника.
— А что она вообще говорила?
— Да… не сказать, чтоб я особо помню. Говорила, что дом стоял… князья жили. А потом то ли несчастная любовь случилась, то ли война, то ли сам по себе род угас, но все исчезло, а в Канопень посадника прислали.
— И?
— И приехал. Править стал именем Его королевского Величества Ярополка Сурового…
…и было это во времена столь далекие, что докопаться до правды у Ежи вряд ли получится. Да и… надо ли? Что ему до тех дел? Ведьма, конечно…
— Надо бы того возчика расспросить, — сказал Ежи сам себе.
