— Надо идти… Я думаю, дядя Карлос уже меня поджидает, — сказал Марко.
— А я думал с тобой поговорить еще. Ну, да делать нечего. Вечером зайдешь к Джованни?
— Да, хочу побывать. До свидания, Беппо.
Легкая гондола покачивалась невдалеке на прибрежном прибое. Марко вспрыгнул в нее. Морская вода запенилась под сильными ударами весел. Через несколько минут гондола уже свернула в лагуну и плавно неслась по ее зеленоватой воде.
Машинально, привычным движением опуская и поднимая весла, юноша думал о своем разговоре с Беппо. Образ Бригитты мелькал перед ним. Стройная черноокая девушка, со смугловатой кожей, с ярким румянцем на пухлых щеках, она была красива, как ни одна из ее подруг. Когда она улыбалась, в ее глазах искрились огоньки. Нравилась молодым людям эта улыбка, и они наперебой старались заставить улыбаться красавицу, но она чаще вместо этого хмуро сдвигала свои тонкие брови. Только одному она всегда улыбалась — ему, Марку. Да, Беппо, не солгал — сам Марко давно уже заметил все то, о чем тот ему говорил. Отчего же у Марко от этих улыбок не бьется сильнее сердце? Или в самом деле в его жилах не кровь, а вода? Отчего же иногда от иных дум так клокочет кровь, так трепещет сердце? Значит может же он волноваться, страдать… Страдать? Он давно страдает и не знает сам, откуда это страданье берется.
Почему всегда тоска гложет его сердце? Почему его тянет куда-то от этого прекрасного города? Ведь он вырос здесь, ведь здесь знаком ему каждый изгиб лагуны, здесь живет его добрый дядя Карлос. А между тем ему хочется бежать отсюда, он чувствует себя как орел в клетке. Расправить бы крылья! Но почему, почему?
Быстро скользила гондола, тихо всплескивала вода под ударами весел, но не находил в этом плеске ответа на свои думы молодой Марко.
Небольшая сводчатая комната. В широкое и высокое окно врываются целые потоки света. На длинном дубовом столе уголка нет свободного, до того он завален всякой всячиной. Толстые книги в кожаных переплетах, со стальными застежками, свитки пергамента, листки бумаги, испещренные рядами цифр, чертежи и географические карты, подзорная труба, реторты и сосуды странной формы — все это перемешалось в хаотическом беспорядке. Седая сильно облыселая старческая голова низко склонилась над столом. Морщинистая рука что-то быстро чертит на бумаге.
Скрипнула дверь.
— Ты, Марко? — спросил старик и поднял голову.
Свет упал на его лицо. Глубокие морщины тянулись по нему; седая борода спускалась на грудь; ясные глаза кротко смотрели из-под нависших бровей. Это было прекрасное лицо, полное величавого спокойствия старости.
