За дверью, подслушивая, Людмила Исааковна тоже ломала голову:
– Защитница животных?
Лена и администратор продолжали гадать и после ухода девушки. В формуляре та не указала профессии.
– Может быть, она тоже психолог? – предположила Людмила Исааковна.
– Или с детишками работает в садике? – предположила Лена.
– Нет, она работает не в тесном контакте с людьми.
– Конный спорт?
– Она же сказала, что не животные.
Они зашли в тупик, когда раздался телефон – звонил Дима, чтобы пригласить Лену в бар.
– В бар? – администратор подняла выщипанные в ниточку брови.
– Я иду в бар, Людмила Исааковна, – весело подтвердила Лена.
– Раньше за вами такого не водилось, Леночка, – заметила она.
Лена чмокнула своего администратора и убежала. Ту не оставляла загадка.
– Может, та девушка выращивает цветы?
Сашка работала патологоанатомом. В морге было тихо. С холодными и мёртвыми ей было спокойнее, чем с тёплыми и живыми. Но и тут шум. Вкатили каталку с новым трупом.
– Сашка, принимай.
Сашка откинула простынь – это был умерший на столе Мичурина паренёк.
Мичурин вышел к родным. Они по походке, по лицу хирурга сразу всё считывают, и всё равно надеются. Мичурин говорил о травмах, несовместимых с жизнью, перечислял их голосом, неприятным самому себе, высказывал дежурные слова, свое сожаление. Знал, что они следят за лицом, не слышат. И обязательно скажут:
– Этого не может быть.
Отрицание – гнев – смирение. У некоторых это занимает годы, у некоторых всю жизнь.
– Несовместимы с жизнью, – говорил Мичурин.
– Мы сделали всё возможное, – говорил Мичурин.
– Мне очень жаль, – закончил Мичурин.
– Его привезли сюда живым! Живым! – закричит мать. Может, за грудки схватит.
Мичурин молча постоит, не пытаясь вырваться. Второй родитель, отец, оторвёт мать, отведёт в сторону. Медсестра предложит успокоительное.
Всё это уже было, было.
Однажды к дню рождения в ординаторской коллеги вывесили плакат, не поленились подсчитали, число операций. За плечами Мичурина было их не менее десяти тысяч. В жизни бывает по-всякому, любимая поговорка учителя-Прокофьевой, перешла к Мичурину. И чудеса были, а как же. И было так, что чудес не случалось. Бывало, что простой аппендицит оборачивался смертельным осложнением, бывало, семидесятилетняя бабушка выживала после взрыва бытового газа, а здоровая внучка нет.
Мичурин переживал каждую смерть, в ординаторской знали, что потом его лучше не трогать, ходил мрачнее тучи, анализировал свои действия, он был к себе строже любого суда. Оно может он был бы и рад, а вот не приходило вместе с опытом. Это их роднило с Леной. Неравнодушие.
