Любой.
Стася никогда-то прежде не испытывала столь острого, всепоглощающего почти желания убить человека. Одного конкретного человека, который, чуялось, справится и без неё.
- Соболезную, - не слишком искренне, даже с радостью, произнес князь Радожский.
- Не дождетесь, - огрызнулась Стася. – Он живучий.
И постаралась сама поверить, что живучий.
А ведь…
В лесу зачарованном не сгинул.
На болотах не пропал.
И… и тут справится. Вот только пусть вернется, Стася ему выскажет все, что на душе накипело. И скалку возьмет по древней женской традиции, чтоб слушалось внимательней.
- Ах ты, ирод! – взвыл честный купец и, подскочивши, вцепился сыну в волосы. – Это что ж ты удумал-то… тварь нечистую на людей…
Парень взвыл и попытался вывернуться из крепких отеческих объятий, да не тут-то было. Пусть и гляделся он крупнее батюшки, да только то ли умений не хватало, то ли силенок. Но короткий удар в живот заставил его согнуться пополам.
- Думаю, - князь стыдливо отвел взгляд и сделал вид, что вовсе не говорил ничего этакого, но вообще делом занят.
Важным.
- Думаю, что люди тут – дело третье… скорее уж целью были вы, - и говорил-то спокойно, с сочувствием даже, а купец застыл. И нахмурился. И что-то этакое в глазах его появилось, что Стася почти посочувствовала неудачливому убийце.
Ненадолго.
- Батько! – вновь взвыл несчастный, голову руками заслоняя. – Батько, я же… я не хотел! Не знал! И все-то клевета… ведьмы клятые заморочили.
Стася почесала руку.
Опять ведьмы.
Вот ведь… гадости люди сами творят, а виноваты, выходит, ведьмы…
- Говори, - велела она, и слово получилось донельзя тяжелым. – Правду.
Парень закатил глаза, притворяясь, что того и гляди сомлеет, но был перехвачен князям за шкирку. Радожский жертву тряхнул тихонечко, та и заговорила.
Быстро так.
Захлебываясь от желания каяться. И с каждым словом…
…не было ведьмы, но была жена, отцом сосватанная, всем хорошая, но не любимая. И была любимая, которая тоже всем хороша, вот только не жена и женою взять не позволят, даже если та, первая, четырех детей народившая, вдруг преставиться.
Она бы, может, второй в терем войти согласилось, в прежние-то времена можно было нескольких брать. Он узнавал. И что ныне запрета нет, тоже узнавал. Да только не позволят же ж!
Отец приличия блюл.
А еще в руках своих крепко держал и семью, и финансы. Пойдешь против воли его? Мигом на улице останешься, может, не с пустою мошной, но всяко беднее себя, прежнего. Кому оно охота?
