Курские.
Седовы…
Один Гурцеев в стороне стоит, на посох свой опираясь, глядит на прочих мрачно, недовольно. Из старых, верных, которые служить готовы, ибо клятву давали. И по-за чести родовой. Но мало их осталось, да и… старший Гурцеев служит, а вот про младшего сказывали, что норовом отнюдь не в батюшку пошел, что не столько о чести родовой заботу проявляет, сколько об интересах Гильдии.
Надо бы их вовсе разогнать…
Эта мысль вызвала совсем уж недоброе бурление в животе, и Луциан, поняв, что еще немного и вовсе опозорится перед верными подданными – мелькнула дурная мыслишка, что потравили, но государь-батюшка от нее отмахнулся – встал.
Тотчас смолк писец.
И бояре поспешили повскакивать с лавок, только лишь Сенятовский замешкался, не сообразивши спросонья, что заседание-то завершилось. Но и он вскочил, шапку свою ручищею придержавши.
- После договорим, - сказал Луциан важно и, развернувшись, неспешною поступью, - хотя организм как раз-то требовал поспешить – двинулся прочь. За ним потянулись рынды и просители, коих, как обычно, вышло много. Но их аккурат и задержали в дверях на царскую половину.
И уже там Луциан шагу прибавил.
Успел.
…а может, и вправду потравили? Вона, читал он, что есть такие яды, которые не сразу действуют, а через седмицу или даже две, вызывая в теле человеческом немалые возмущения. Собственное тело возмущалось изрядно.
Или все ж севрюга несвежею была?
Совсем страх потеряли…
Луциан хотел было кликнуть целителя, да вспомнилось, что прислан оный был от Гильдии. В душу вполз страх. Нехорошее чувство, заставившее тело вновь испариною покрыться. И руки затряслись мелко. И…
- Кликни Гурцеева, - велел он Никодиму, который при государе с маленства состоял, сперва дядькою, теперь вот просто ближником.
Сам Луциан выпростался-таки из облачения, оставшись в одной исподней рубахе. И тело задышало, да и облегчение государь испытал немалое.
Кваску хлебанул, жажду утоляя, и застыл, к себе прислушиваясь: а ну как вновь пучить начнет?
Гурцеев вошел, поклонился, и вновь же Луциан отметил, что поклон этот был исполнен с уважением немалым.
- Звали, государь-батюшка? – лет Гурцееву было немало. А Луциан его иным помнит… тут же… вон, борода седа, волосы тоже белым припорошило.
- Присядь, - велел он, махнувши на креслице резное.
Никодим тотчас креслице подвинул. И столик, расписанный дивными птицами. На столике появился кувшин свежего квасу, миска с сушеною клюквой, другая – с орехами медовыми.
