- Они… забыли, что такое ведьмы, - вынужден был признать Гурцеев. – Сами виноваты.
- Ведьмы?
- И эти тоже. Устроили не пойми что. Своими торговать стали, как оно ни называй. Так и диво ли, что теперь другие тоже торговать хотят, только на своих условиях.
Государь-батюшка головой покачал.
- А Верховная что?
- А что она? Может, и не больно-то радая, но и силы особой, чтобы прочих переломить, не имеет… у них та же дума, где найдутся такие, которые скажут, что оно-то так и надобно, что честнее.
- И выгодней.
- Не без того, - вынужден был согласится Гурцеев и по знаку государя наполнил кубки ключевою водой. Сам пригубил из обоих. Замер, глаза прикрывши, прислушиваясь к этой вот воде, в которой, конечно, не так уж многое растворить можно, но все же…
Но нет, вода была водою и ничего-то более.
- Она, конечно, воспротивится, но… Бетка давно верховодит, к этому часу многие иные в силу вошли. Кинут вызов да и… будет новая Верховная, - Гурцеев рукой махнул.
- А нам оно как? – задал государь-батюшка главный, волновавший его вопрос.
- В том и дело… еще б седмицу тому я бы сказал, что нам оно никак, хоть так, хоть этак… от ведьм особой пользы и нетушки. Да, силы прибавляется, но… если прежними-то временами прибавлялось изрядно, то тепериче сущие капли, без которых обойтись можно. Потому и вопрос скорее престижу, чем живой надобности. Хотя вот… дети, конечно… от ведьм всегда с даром, тогда как в ином разе всякое приключится может.
Тут Гурцеев выкладывал собственные мысли.
- Но теперь? – государь-батюшка не сводил с Гурцеева внимательного взгляда.
- Теперь… признаться, не поверил, когда мне отписалась. Нет, понимал, что шутить Бетка не станет. Не тот она человек, чтоб шутить с подобным, но от и поверить… пока не увидал…
- Стало быть, вправду?
- Вправду.
- Не иллюзия?
- Нет… настоящая… и целители, коих призвал, тоже клянуться, что целиком, до самого нутра, простите боги, женщина.
- Вот так просто… - государь воды отпил и задумался. – То есть, она пожелала и…
- И… - Гурцеев вздохнул тяжко и признался. – Жене как сказать, не ведаю…
Луциан Третий покивал сочувственно.
- А главное, что? Я этому дураку твердил… но кто ж послушает? И теперь от… если одна смогла, как знать, сумеют ли другие? И что именно сумеют? Теперь-то, конечно, может, особой любви и нету, но никто-то не рискует ведьму обидеть. А как покупать станут? Оно ж всегда, ежели куплена, то и владеешь всецело, -странно, но язык, всегда-то Гурцееву служивший верой и правдой, стал вдруг неповоротлив, да и слова нужные в голову не приходили, оттого и сделалась речь нехороша, сбивчива, будто бы он не перед государем стоит, но перед собственным строгим батюшкою, которому и докладывается.
