В душах горожан всегда жила неодолимая тяга к большим размерам. Год за годом она крепла и стала всеобщей движущей силой: Мы должны Расти! Мы должны быть Большими! Мы должны быть еще Больше! Величина Это Деньги! Преображение произошло: стремление обернулось могущественной Волей. Мы должны быть Больше! Больше! Больше! Заполучить сюда людей! Убедить их приехать! Подкупить их! Заманить к нам, пусть и ценой обмана, лишь бы вышло! Принудить неумолчными призывами! Пусть они одуреют от них и приедут! Кто угодно, мы примем любого! Мы обязаны Расти! Раздувай! Преувеличивай! Похваляйся! Долой критиков! Ори и взывай к Верхам: истинные патриотизм и честь в Величии! Чем мы Больше, тем больше у нас любви, и жизни, и счастья! Размер это Прибыль! Мы желаем Расти!
Они получили то, чего добивались. Люди приезжали из всех штатов; сначала понемногу, тонкой струйкой, но с бешеным бегом времени всё быстрее и быстрее, целыми толпами. Приезжали белые, и черные, и коричневые, и желтые; негры с Юга нагрянули многими тысячами и плодились гораздо быстрее, чем умирали. Люди прибывали со всех континентов, сломленные и несломленные, укрощенные и дикие: немцы, ирландцы, итальянцы, венгры, шотландцы, валлийцы, англичане, французы, швейцарцы, шведы, норвежцы, греки, поляки, русские евреи, западные славяне, армяне, румыны, сербы, иранцы, сирийцы, японцы, китайцы, турки и все вообразимые метисы, возникающие из их союзов. Разве что не было эскимосов или патагонцев, хотя и сложно представить себе земное племя, которое не доплыло бы сюда и не бросилось в этот плавильный тигель.
С Ростом пришли новая техника и суета; улицы загудели и задребезжали, дома затряслись; тротуары износились под ногами спешащих толп. Если раньше люди праздно глазели по сторонам, то теперь их взгляды стали жестче и недоверчивее; постепенно начали появляться нувориши — циничные молодые варвары, мускулистые и пронырливые; их одежда была из добротных тканей, но шилась будто с газетных карикатур. Рядом с таким беспородным юнцом вышагивала женская особь — бледная девушка, разодетая и нарумяненная; они говорили чуть в нос на собственном жаргоне, полном грубостей и усеченных слов. Угу, речь простых людей изменилась: вместо старого, неправильного, но чистого диалекта Среднего Запада с его растянутыми гласными зазвучал резкий язык затертых метафор, взлелеянных журналами и связанных между собой всяческими «ну» и «это».
В центре город стремительно разрастался вверх, башня громоздилась на башню, составляя его ядро, и ближе к окраинам он растекался по равнине, милю за милей; в его внутренностях, подобно благотворным бациллам, сражающимся с болезнью в человеческом организме, миссии и приюты как могли сопротивлялись салунам и прочему злу, часто селящемуся в больших городах. Авантюристы всех мастей обретали славу или разорение на рынке; ночью по улицам разгуливали бандиты, и не обходилось без убийств; в сумерках повсюду шныряло ворьё; в дома постоянно вламывались и обирали хозяев до нитки. Конечно, жить здесь было безопаснее, чем в средневековом Риме эпохи борьбы за власть, хотя в Риме убийц карали гораздо чаще, а в этом городе на каждом перекрестке вас подстерегала опасность покалечиться или сгинуть под колесами автомобилей.
