Собрав ровно столько веток, сколько было необходимо, дабы подчеркнуть свое сосредоточение на деле — и неодобрение всего, что напоминает о Шериданах или принадлежит им, — девушка с показным спокойствием спустилась с холмика и продефилировала к боковому входу в особняк Вертризов. Ей открыла пожилая дама при шляпке и манто.
— Мэри, ты готова? Я тебя обыскалась. Где ты была?
— Да так. Просто смотрела в окно Шериданов, — ответила Мэри Вертриз. — И меня за этим застукали.
— Мэри! — воскликнула ее мать. — Нашла время: мы как раз к ним собираемся! Святые небеса!
— Но мы всё равно к ним пойдем, — сказала дочь. — По-моему, их женщины будут рады нас принять, даже если мы спалим их дом.
— Но КТО тебя видел?
— Полагаю, один из сыновей. Наверное, тот, безумный. Я краем уха слышала, что они держат его где-то в лечебнице и в семье о нем принято умалчивать. Он разглядывал себя в зеркало и разговаривал сам с собой. Затем посмотрел в окно и поймал меня с поличным.
— А что он…
— Да ничего.
— И как он выглядел?
— Как призрак в синем костюме, — ответила мисс Вертриз и направилась на улицу, помахав обтянутой белой перчаткой рукой отцу, наблюдавшему из окна библиотеки. — Печальный и нелепый. Пойдемте, мам, лучше побыстрее покончить с этим!
И миссис Вертриз с неспокойным сердцем отправилась с визитом вежливости в Новый дом.
Мистер Вертриз посмотрел на уходящих дам, словно провожая их в рискованную экспедицию, затем отвернулся от окна и принялся задумчиво вышагивать по библиотеке в ожидании их возвращения. Этот невысокий шестидесятилетний человек, увядший, сухой и подтянутый, будто сошел с карандашного наброска, изображающего постаревшего денди. Его ухоженные завитые усы, дань давно позабытой англомании, когда-то безупречно черные, успели стать кипенно-белыми, как и отливающие глянцем волосы; поношенный костюм не потерял формы и хранил остатки былого шика. Броские детали добавляли элегантности: серые гамаши[6], тонкий черный шнурок на очках, выглядывающих из кармана серого жилета, цветной значок американского патриота, мерцающий на лацкане черного сюртука.
Обеспокоенный и элегантный мистер Вертриз выглядел чужаком в аляповато-радостной комнате. В камине из фальшивого черного мрамора весело плясал огонь, отражаясь в высоких стеклянных дверцах узких «истлейковских» шкафов[7] и бросая блики на удобную, но грубоватую мебель, невыразительные деревянные панели и полдюжины гравюр Ландсира[8]. Последние были куплены четой Вертризов лет тридцать назад, но их и сейчас иногда упоминали в разговоре как «весьма утонченные вещицы». Вертризы первыми в городе открыли для себя этого пейзажиста и им, в искусстве, и ограничились, однако по-прежнему считали, что в таких делах они на коне. Завидев работы Ландсира в домах знакомых, мистер Вертриз окрылялся, как вожак пред верными последователями; а если вдобавок он находил на полках сочинения Бульвер-Литтона
