— Да. Мы с покойным Государем со школы были знакомы, верите? Вместе в футбол гоняли на коробке после уроков, в «Контру» играли в компьютерном клубе… Можете себе представить, насколько я стар? Мда. А теперь вот будет Миша Стоянов, мало что император, и к лику святых причислен. Неисповедимы пути твои, Господи…
— Его канонизируют? — поражается Катя. — Правда?
— Да! Это только послезавтра в газетах будет. Увидите. Да, Владыка объявит. Решение принято уже, церемония до Рождества пройдет.
— Не может быть.
— Может и будет. Спаситель Отечества, основатель Московии, созидатель нового российского государства… Давно пора. Если основатель свят, то и государство свято. Тем более что и чудо в наличии имеется… Эх, простите меня, Катенька, вам ведь это, наверное, совсем неинтересно. Это я по инерции, продолжаю разговоры из правительственной курилки, а с вами бы лучше об искусстве стоило.
— Да нет, что вы…
Катя рассыпает соевые ростки и скорей принимается собирать их.
— Где вас кроме «Спящей красавицы» можно увидеть?
Она отрывается от сои. Хочет поднять ресницами ветер.
— В «Щелкунчике». Варнава будет как раз к зимним праздникам ставить «Щелкунчика». Жду не дождусь. Я из-за него пришла в балет. Чайковского оттуда всего насвистеть могу, все два часа, — улыбается Катя. — Но пришлось подождать вот. Его лет десять, наверное, у нас в Большом не ставили. Ну ничего, дождалась вот, и даже до выхода на пенсию.
— Какую партию вам предлагают? — учтиво интересуется Белоногов.
— Ну я ведь в кордебалете. Какие нам предлагают там партии? Оптовые. Буду гостьей, потом игрушкой, потом мышкой-норушкой.
— Я тоже этого «Щелкунчика» жду, знаете, — откликается князь. — Я ведь большой поклонник Варнавы еще с древних времен. Давно пора было переосмыслить его, как считаете? Да. Хочется свежего чего-то. Чего-то яркого. Молодой крови.
— Я лично готова быть донором.
— А какой вы сезон танцуете? — спрашивает Катю Белоногов, изучая ее сквозь бокальную лупу.
— Пятый.
— Игрушка… Несправедливо. Засиделись вы в кордебалете, Катенька. Одни и те же лица блистают, а блеск-то уже потускнел.
Катя как бы давится вином, пачкает кремовое платье, Белоногов хлопочет вместе с официантом, чтобы спасти ее, а сам усмехается. В эту передышку она одергивает себя.
— Я не хотела бы, чтобы вы подумали… Если вы можете что-то для меня сделать, я бы о другом вас попросила.
Князь слушает внимательно.
— Про моего жениха… Лисицын, Юрий, подъесаул. Может, есть возможность узнать… Что с ним…
