— Мне вот это нравится. И вот это еще.
— Да тебя в этом на улице засмеют! А в этом и сжечь заживо могут.
— Правда, Тань. Нормальное платье. То есть рискованное, конечно, но…
Танюша вздыхает, подносит журнал поближе к глазам.
— Ну и сколько ты мне даешь по времени?
— Я не знаю. Я хочу к Юриному возвращению в нем быть.
— А когда он вернется-то?
Катя мрачнеет. Снова подносит фужер к губам, делает глоток такой большой, что он застревает в горле.
— Неделю назад должен был.
Таня смотрит на нее встревоженно и ласково, гладит по руке.
— Материал если достану. Это вот, кажется, шерсть, а это я не знаю что. Ну и ты сама понимаешь, выкроек тут нет, так что будет приблизительно.
— Холмогорова! Ты нам «Петрушку» целого обшила на глазок, ты гений, ну? И я постараюсь помочь с материалом, конечно!
— И журнал мой, — ставит финальное условие Таня.
— Твой! — клянется Катя.
Они листают Vogue дальше. На его разворотах — мир, удивительно похожий на настоящий и совершенно при этом на него не похожий. Мир, который, отколовшись от Московии, понесся по космосу своей какой-то странно закрученной траекторией и так далеко уже отлетел, что инопланетностью своей просто пугает. Что за странные товары в нем рекламируются, непонятно даже Кате, которая французский язык приблизительно знает. Одежда непонятна даже Танюше, которая, между прочим, среди художников по костюмам слывет самым лютым авангардистом.
Люди ли там вообще теперь живут, во Франции?
Спасибо Рублевой, спасибо князю Белоногову, спасибо журналу Vogue: спасибо за сладкое беспамятство, за вояж на европейский астероид, за то, что отвлекают Катю от сумеречных мыслей; может, и ее чернильные сны разбавят пестрым.
3
— Катерина! Бирюкова!
Катя оборачивается: Филиппов.
Заместитель художественного руководителя. Тучный франт с черными подглазьями от ночных пиров и всех излишеств, идущих следом. Шерстяной костюм на нем еле сходится, а надушен Филиппов так, что уже от дверей его запахом веет — сладко, тлением.
Катя спрашивается у лысого Варнавы, лучащегося счастьем и морщинистого от веселья, отходит от станка и семенит к двери. Ждет пыток и публичной казни за журнал: наверняка Антонина заподозрила ее и уже на всякий случай настучала. Филиппов заманивает ее к себе в кабинет.
Катя следует за ним крадучись и смотрит вкрадчиво.
— Да, Константин Константинович?
— Дверь прикрой-ка. Мда… — Он обкусывает ногти, взбалтывает на дне бокала коньяк. — На тебя тут запрос поступил.
