Ирина Антоновна заглядывает ей в глаза: ты правда такая дура или цирк мне тут ломать решила? Но у Мишели нет другого объяснения. «Что вы натворили?» — требуют от нее.
«Ничего. Но Юра заражен. Эти знают, что он заражен?»
«Никто ничего не знает. Тут нечего и знать», — твердо выводит Сашина мать.
«Вы должны знать! Хотя бы вы! От чего ваш сын умер!»
Та вытягивает опять губы в нитку. Раздумывает. Кладет в кофе сахарный кубик. Давит его ложкой. Мешает целую вечность.
«Значит, так. Я тебя им не отдам. Останешься с нами. Будешь тут жить. Сделаем тебе новые документы. Отобьемся от них. Но про ересь свою забудь раз и навсегда, ясно? Ни про каких одержимых, ни про какое выкалывание перепонок, ни про какое безумие, ни слова про свой Ярославль никому никогда. Ты там не была. Забудь!»
Мишель таращится на нее непонимающе. Перечитывает сделанное на бумаге предложение.
«Как забыть?!»
«Этого ничего не было. Все ложь, клевета. Саша погиб на войне с мятежниками».
«Про это нельзя молчать! Мы не имеем права про это молчать! Он из-за этого же умер! Ваш сын! И другие умрут!»
Ирина Антоновна прочитывает ее писанину совершенно спокойно. Потом холодным пальцем гладит Мишель — задыхающуюся — по жаркой щеке.
«Это я его мать. Я его родила. Я его растила. Я воспитывала. Кому будет тяжелей молчать, мне или тебе?»
Глаза у нее зеленые. Лицо обездвижено. Морщин на лице нет почти. Она стучит ручкой по столу, потом дописывает:
«Но я буду молчать, и ты тоже будешь. Потому что иначе я тебя у них не вырву».
Мишель играет хлебными крошками на столе — строит их в линию, потом дробит эту линию на отрезки, потом сгребает все в кучу и снова разравнивает.
«Они там стоят! За Кольцевой. Они почти что уже в городе! Нельзя притворяться, что их нет!»
«Это не наше с тобой дело!» — Сашина мать сметает все ее крошки со стола.
«Надо людям сказать! От этого можно защититься! Надо просто уши выткнуть!»
«Ни в коем случае».
«Тогда Саша что, зря умер?!»
Ирина Антоновна откидывается на спинку. Сил, может, не остается у нее держать хребет прямо. Муж стоит над ней, читает все сверху. Кладет ей руки на плечи — и на сей раз она позволяет ему это сделать. Он присаживается рядом, берет ручку.
«Мы его предупреждали. Ира предупреждала, что нельзя. Просила отказаться от командировки. Он нас послал. Сказал, что мы параноики. Государь ему поручил, лично».
«Я знаю, — пишет Мишель. — Он мне говорил».
Ирина Антоновна качает головой — как будто в трансе. Глаза сухие. Всегда сухие у нее глаза. Отбирает у мужа ручку, выдавливает синюю пасту на желтую бумагу:
