— Я… Я не умею? — спросил у Кригова Юра.
— Я умею, — заявил тот.
— Я научу, — пообещала Катя.
— А где этот бал? — промямлил Лисицын.
— В «Метрополе».
— Это… Внутри Бульварного?
— Это рядом с Кремлем.
— Меня не пустят.
— Меня пустят! — вставил Кригов.
— Это я беру на себя, — сказала Катя.
Лисицын смотрел на нее растерянно, обескураженный ее веселым натиском.
Катя была хороша собой невероятно. Не «хороша собой» даже, а действительно прямо красива. Лисицын смотрел на нее испуганно, боясь глупым словом или неосторожным движением ее спугнуть. И зыркал грозно на Кригова, который не собирался оставлять их наедине, а рыскал вокруг, выжидая, пока Юрка оступится.
— Ты как бабочка, — заявил он Кате неуверенно. — Красивая. Боюсь тебя спугнуть.
— Романтично. Спасибо, что не пчела. Так какой ответ?
Она была пьяна, но и Лисицын тоже был пьян. Это уравновешивало их — пока они оба были пьяны. Пока они оба были пьяны, он мог воображать, что пойдет завтра с ней на бал, что она может заинтересоваться им не только из баловства и любопытства, что будет отвечать ему на письма и когда-то — может быть, ведь может же такое быть?.. — она будет с ним.
Зачем она тебе, Сашка? Ну что ты, балерин на своем веку не видал и еще сто раз не увидишь?! Уйди, брат! Третий должен уйти! — зверски мигал Кригову Юра, но тот словно ослеп и никаких лисицынских семафоров не замечал.
— О! Наши!
Баласанян, покинутый товарищами, тоже выбрался дышать и первым увидел этих. Через гомонящую толпу, раздвигая штатских в стороны, двигался прямо на них казачий патруль.
Лисицын сразу протрезвел, подобрался, уставился вдаль, поверх голов.
— Не за нами?
— Мания преследования? — хохотнул Кригов. — Мания величия?
Но Лисицын уже знал, что нет — не мания: он сцепился глазами с командиром патруля и расцепиться уже не мог. Тот, заметив Кригова с Лисицыным, ускорил шаг и шел теперь не просто вперед, а именно к ним. Есаул, и с ним два сотника. Никакой это был не патруль. Это их арестовывать шли.
Теперь даже Кригов это понял. Забрал растрепанные волосы. Посерьезнел.
Бежать? Прятаться? Оружия при них не было: в увольнительные в Москве табельное, даже шашки, брать не дозволялось. Лисицын, собравшись, успел решить, что главное — сохранить достоинство. Он оглянулся на Катю.
— Тебе сейчас лучше уйти.
Поздно. Есаул, держа руку на рукояти шашки, остановился напротив Лисицына. Шаркнул ногой. Насупился.
— Сотник Лисицын, сотник Кригов?
— Так точно, ваше высокоблагородие.
