Пост 2. Спастись и сохранить | страница 103
— Нет!
— Может быть, какие-то сплетни от него слышали, порочащие честь и достоинство покойного Государя императора Михаила Геннадьевича?
— Нет, — говорит Катя. — Нет! Мы просто виделись несколько раз… Всего несколько раз…
— Виделись несколько раз. В том, что касается причин геноцида в отношении русских сообществ за рубежом, катастрофы русского мира, говорил ли он вам что-либо, подобное тому, что нам вместе пришлось слышать на том мероприятии?
— Нет! Мы не обсуждали политику! Мы не были так близки!
— Не были близки.
Клятышев начинает ее изучать с глаз, но потом сползает на тонкую шею с замазанными синяками, на маленькую Катину грудь под репетиционной фуфайкой, на живот куда-то — медленно, по-удавьи, железно. Тонкие губы кривятся в кислой улыбочке. Потом он так же неспешно возвращает свой тяжелый чешуйчатый взгляд обратно на ее лицо.
— Ну а касаемо жениха вашего, подъесаула, кажется, Лисицына Юрия. Он с вами не связывался в последнее время?
— Нет. — Катя старается не моргать. — С ним все в порядке?
И генерал не мигает — жует только что-то как будто. Тянутся секунды.
— На этом все. Можете идти, — решает Клятышев.
Катя встает.
— Куда идти?
— На репетицию, наверное, — пожимает огромными плечами Филиппов. — Откуда пришла, туда и иди.
Катя держится руками за дверь, ее шатает. Ей кажется, что в коридоре ее ждут люди в форме, что Клятышев и Филиппов отпускают ее только в шутку, а когда она поверит, что спасена, крикнут арестовать ее.
— Мне продолжать репетировать?
— Продолжай, репетируй. Да, Василий Ильич?
— А в чем, собственно, вопрос? — нацеливает свой острый подборок на Катю Клятышев.
— Катерина у нас готовилась танцевать заглавную роль в новом «Щелкунчике». Собиралась заменить Антонину Рублеву.
Клятышев растягивает тонкие губы, скалит желтые крупные зубы, прокуренные и больные.
— А, Рублева. Да, Рублева. Рублева хороша. Она-то, собственно, на Белоногова нам показания и дала. Да.
Холодная жуть колышется у Кати в груди, к горлу подступает, когда Клятышев отвлекается от нее, оборачивает свои рыбьи глаза внутрь, чтобы вспомнить Тоню. Она почтительно молчит, давая ему вернуться из допросной обратно в Филипповский кабинет.
— Нет, к исполнению своих ролей она в ближайшие годы не вернется. А что касаемо вас, то к вам у нас — на данный момент — вопросов больше нет, Катерина Александровна. Да. Так что идите пока, пока танцуйте.
Шихрур
Лисицын открывает глаза.
Холодно. Полумрак. В нем — странные формы: вроде бы велосипедные колеса, ящики какие-то, ржавый каркас маленькой нелепой машины. Окошко с решеткой, через него влезает в этот гараж чуть-чуть света. Места свободного мало, Лисицын лежит на разваленных старых покрышках.