Мой генерал Торрихос | страница 6
Там, в Соборе, недвижно встречало длинную людскую очередь то, что называлось останками генерала Торрихоса. Как адекватно этой реальности и точно это слово «останки», обычно применяемое в таких случаях как щедрая метафора! Потому что то, что осталось от генерала, было действительно просто смесью его плоти и костей.
Понятно, что без малого в два часа ночи в Соборе было немного людей. И если мои товарищи пришли ко мне, чтобы разделить со мной свою огромную боль, то и мне нужно было разделить свою собственную боль и с ними, и с другими людьми, выполнив этот традиционный ритуал.
Когда какое-то действо не является особо важным, нет весомых причин не совершить его. И поскольку этот католический ритуал также не имел особого значения, я уверен, что генерал Торрихос не возражал бы, чтобы его применили и по отношению к его останкам. Не было так уж особенно важным и это моё прощание с ним в Соборе. Но и именно поэтому у меня не было никаких оснований не прийти сюда. А ещё у меня была глубоко интимная, почти физическая потребность в этом.
Ведь каким бы нам ни казался обычным любой ритуал, это вовсе не означает, что в нём нет места для глубокого чувства. Это относится и к поцелую, и к ритуальным объятиям. В Соборе же меня охватило смешанное чувство скорби, неловкости и стыда, в котором только сожаление и скорбь были обозначены чётко. Остальные чувства были как бы размыты. Но они жили во мне, хотя я до конца не понимал ни их, ни откуда и почему они возникли.
—– * –
Несколько месяцев назад мы с генералом, и Рони Гонсалесом, который почти всегда его сопровождал, и ещё с кем-то, не помню, с кем именно, летали в Коста-Рику на похороны их общего друга, худенького и маленького костариканца. Этот господин, который, кажется, был болен раком, говорил порой, комментируя свою болезнь, что предпочёл бы быть покойником в тот день, когда ему уже нельзя будет выпить бокал шампанского. Я не фанат шампанского, да и контекст этой фразы меня не радовал, но надо признать, что в этом было что-то от той гордой элегантности, свойственной тореро на корриде. После похорон все, включая и детей покойного, принялись довольно дружно и с видимым удовольствием пить.
Кафедральный Собор в Панаме
На обратном пути в самолёте я сказал генералу, что смерть другого человека воспринимается нами, ещё живыми, с чувством некого преимущества перед покойным, которое мы пытаемся стыдливо погасить в себе. Мы чувствуем, будто мы выиграли. По крайней мере, у покойного. И по той простой причине, что мы ещё живы: нам лучше, чем ему и всем тем, кого уже нет. Разве, например, великий Шекспир не поменял бы все свои творения на ещё одно утро на солнечном пляже у моря? «Я думаю, – сказал я, – что где-то тут прячется ощущение некой эйфории, стыдливо скрываемой, но присутствующей среди пришедших на похороны людей».
