— Может, это та преступная банда, что обманом вывезла нас в Иорданию?
Араб задумался, потом решительно махнул головой, отметая мои предположения.
— Не думаю, что у них силы и средства проворачивать такие операции под боком у Службы Общей Разведки. Риск слишком велик, чтобы из-за одной женщины так стараться, пусть даже и очень красивой. Здесь что-то другое, и я докопаюсь до сути. Сейчас тебя отведут в комнату, переоденься и будь готова, сюда едет Абдель-Азиз, у него есть к тебе вопросы. Подумай, что врать бесполезно. Если мы с ним не узнаем правды, передадим тебя в службу общей разведки, а это билет в один конец.
Зияд позвонил в колокольчик и дверь моментально открылась: в дверном проеме стоял вчерашний охранник, за его спиной виднелись женские фигуры.
— Отведите ее в комнату. Накормите и оденьте.
Зияд ушел в дальний конец, и через минуту мы небольшой процессий шли по коридорам дворца. Известие о нападении на дворец Абдель-Азиза меня удивило и встревожило: в этом было что-то непонятное мне, оттого более пугающее. Я не мог зацепиться ни за какую версию, и версия Зияда мне казалось неправдоподобной: кто мог организовать отряд профессионалов, чтобы искать меня в чужой стране? Наверное, это какие-то внутриарабские разборки, а всех собак решили повесить на меня. Легче не становилось и от такого варианта, каждый час моего существования на этой земле нес мне новые проблемы. Теперь на горизонте замаячило общение с контрразведчиками местного ФСБ.
Вначале мне дали завтрак, спустя полчаса вчерашняя процедура с мойкой и скоблением всего тела повторилась, правда, в облегченном варианте. Ну конечно, вчера меня готовили для господина, а сегодня, по мнению женщин, лишь смывали следы ночной страсти.
Мне самому очень хотелось отмыть вчерашние воспоминания о страсти, охватившей меня и финале, но воспоминания так легко не отмываются. Снова и снова мысли возвращались к ночи: неужели я окончательно превращаюсь в женщину, неужели мое эго не готово устоять перед низменными позывами тела?
Оставив меня в комнате, женщины удалились, закрыв дверь на замок. Вероятность повторного побега нулевая, жить мне оставалось несколько дней, судя по той информации, что у меня имелась. А тут еще и приезд Абдель-Азиза намечается, что ничем хорошим мне не грозит, кроме неприятностей. До сих пор удивляюсь, почему он не пристрелил меня там в пустыне, ограничившись одним ударом. Интересно, умирать больно? Или это свет как выключается: кто-то щелкнет выключателем — и тебя нет, нет твоих воспоминаний, нет радости и горя, просто ничего нет. Может, именно поэтому доведенные до отчаяния люди заканчивают жизнь самоубийством? Но я-то хотел жить, жить и получать удовольствие от жизни.
