Когда мы пришли к Босси, он чувствовал себя лучше: стоны прекратились и выглядел он живее. Опиум сделал свое дело и лейтенант не казался смертельно больным.
— Макс, ты волшебник, — воскликнул Босси, делая попытку встать, но лицо исказилось от боли. — Я чувствую себя гораздо лучше, что за самодельные капсулы такие?
— Это ячменная мука с опиумом, Энсин, это просто немного облегчило боль. У тебя прободная язва желудка и, как мне не хотелось бы этого говорить, у тебя остались максимум сутки, — я замолчал.
Босси встретил известие достойно: минуту он молчал, затем невесело улыбнувшись ответил:
— А кто из нас бессмертен, Макс? Я мог умереть десятки раз во время войны, но Господь позволил мне пожить. Разве могу я оспаривать его решение? У меня к тебе просьба, позаботься о моих людях, когда меня не станет. Ты хороший человек, Макс, господь отблагодарит тебя за все.
Босси замолчал, этот монолог дался ему нелегко.
— Сэр, у вас есть какие-нибудь пожелания, — протиснулся вперед Герман Тиландер, верный своему офицеру.
— Я хотел быть похоронен как мой отец и мой дед, под воинский салют. Но здесь каждый патрон на весь золота, поэтому нет, я не буду просить о такой почести, — Босси откинул голову на шкуру.
— Энсин, я обещаю тебе салют, — мне до чертиков было жаль патроны, но три выстрела я мог позволить, отдавая дань почести этому смелому офицеру.
— Благодарю тебя Макс, да вознаградит тебя Господь. Дай мне еще этих опиумных шариков, если есть, не хочу умирать стоная, — я молча сходил за шариками и вручил Босси. Он крепко сжал мою руку и проговорил, стиснув зубы от боли:
— Ты сказал максимум сутки, прости, что буду стонать под боком столько времени. Уходи Макс, я не хочу, чтобы видели как слаб американский офицер перед смертью, — на его глазах блеснули слезы.
Я вышел с тяжелым сердцем: всего за два месяца этот человек изменил в лучшую сторону моё мнение о своих соотечественниках. Я и так вполне лояльно относился к американцам, но Босси открыл мне глаза на многие вещи. Они так же любили своих родителей, детей, гордились своей страной и своими достижениями. И в середине двадцатого века не считали себя лучше других.
Босси умер к вечеру: вернувшись от Уильяма и Рама, что начинали обжиг первой партии огнеупорного кирпича, я не услышал стонов или шума в углу, отведенном для американца. Он лежал на спине, вытянувшись, с расслабленными ногами. В правой руке Босси сжимал нательный солдатский жетон, левая рука лежала на шкуре, из трех опиумных шариков, один он не успел использовать.
