Джейми вытащил саблю из ножен и воткнул в землю, да так, что рукоять завибрировала от мощи удара.
– Я встал на защиту этой женщины и на защиту правды, – сказал Джейми. – Если кто-то из присутствующих выступает против них обоих, пусть ответит мне, а затем и Богу.
Судья похлопал глазами, как будто не мог поверить в реальность такого поступка, и вновь пошел в атаку:
– Вы не имеете права мешать работе суда, сэр! Я настаиваю, чтобы вы сейчас же оставили обвиняемую. А ваше поведение суд рассмотрит незамедлительно.
Джейми, спокойный словно утес, воззрился на судей. Мне был слышен сильный стук его сердца, но руки его твердо, как каменные, лежали одна на рукояти сабли, вторая – на поясном кинжале.
– Сэр, у алтаря церкви Божьей я поклялся всегда защищать эту женщину. А коли вы уверяете, что ваша власть превыше власти Господа Всемогущего, то вынужден сообщить, что не согласен с этим мнением.
Наступившее следом молчание разорвал чей-то тихий смешок, в нескольких местах подхваченный в толпе. Симпатия зрителей все еще не склонилась к нашей стороне, но сила, влекшая нас к погибели, уже оказалась сломлена.
Джейми ухватил меня за плечо и повернул кругом. Стоять лицом к людям было невероятно тяжело, но я понимала, что так следует поступить. Вскинув голову как можно выше, я увидела не лица, а то, что находилось далеко за людьми, – лодчонку на самой середине озера. И я смотрела на нее, пока глаза мои не стали слезиться.
Придерживая укутывавший меня плед, Джейми, открыл взорам присутствующих мои плечи и шею. Ухватил темные четки и подвигал их туда-сюда.
– Говорят, янтарь обжигает кожу ведьмы, верно? – спросил он судей. – Полагаю, еще больше ведьме вредит крест Господень. Однако гляньте сюда.
Он поднял пальцем четки и распятие. Моя кожа оставалась абсолютно белой, без каких-либо следов, не считая грязи, в которой я перепачкалась в яме для воров. Толпа охнула и неразборчиво зашумела.
Храбрость, непоколебимое самообладание и врожденная способность к эффектным жестам. Не зря Колум Маккензи опасался честолюбивых амбиций Джейми. Кроме того, его, конечно, тревожили опасения, что я могу раскрыть происхождение Хэмиша; с таких позиций то, как он поступил по отношению ко мне, вполне можно было понять. Понять, но не простить.
Настрой толпы то и дело менялся. Казалось, жажда крови, обуревавшая ее до того, пропала, однако она могла в любой момент вновь нахлынуть сильнее прежнего, и погрести нас. Матт и Джефф обменивались растерянными взглядами: они явно не понимали, что делать в новых, нежданных обстоятельствах.
