Шар-плафон моментально загорается. Магия…
— А может, утром придумаем? — вопрошаю я, подходя к другому креслу.
— Нет уж! Давай сейчас! И сядь ты уже! Что я снизу вверх говорить, что ль должна?
— Спать очень хочется, — делаю я страдальческое лицо, но всё же сажусь.
— Ты же сам только что сказал, что историю надо придумать, — говорит Лерка, и мне становится стыдно. А «сестра» продолжает: — История эта может завтра прямо с утра понадобиться. И мы с тобой должны в ёлочку трещать, а то расколют.
— В ёлочку трещать?! — изумляюсь я.
— Показания фигурантов не должны разниться, — Лерка разъясняет для дебилов.
Я-то как раз знаю, что означают эти слова, но вот она где такого нахваталась? Чувствую, многое мне ещё не известно о моей теперь уж сестре.
— Придет Мозель по совершенно житейским делам постояльцев проведать. Начнет спрашивать. А мы? — тут Лерка скорчила скорбную мордашку, изображая наш неубедительный ответ хозяину гостиницы: — Бе-е, ме-е, мя-ау. Если тебя после этого опять в какую-нибудь тюрьму посадят, больше спасать не пойду.
— Надо кого-нибудь такого, про кого здесь точно знать еще не должны, — говорю я, глядя не на Лерку, а в пространство перед собой, так думается лучше.
— Путин! — выпаливает Валери. — Про него здесь точно никто не знает!
— Ага! А ещё Ельцин, Горбачев, Брежнев, Андропов! — я понимаю, что это не то, но начинать-то надо.
— Сталин ещё скажи! — Лерке тоже не нравится.
— Не-е-е, лучше Берия! — издевательски говорю я, Лерка прыскает. Процесс пошел.
— Ульянов, Молотов, Каганович… — начинает перечислять девушка, голова у неё запрокинута, и смотрит она не на меня, а в потолок. Наверное, ей тоже удобнее думать, глядя в пространство.
— Нет! Только не Каганович! — яростно протестую я.
— Ладно, — легко соглашается Лерка. — Полагаю, что Троцкий, Микаян и Орджоникидзе тоже не стоит?
— Калинин можно! — радостно восклицаю я, искренне надеясь, что с выбором фамилии определились.
— Нет! — почему-то резко возражает «сестра». — У меня один знакомый был Калинин. Неприятный тип. Валерия Калинина, — произносит, словно бы на себя примеряет и тут же кривится как от зубной боли: — Фу, блин! Как будто замуж за этого дурака вышла!
— Жуков, — говорю я, имея в виду, что Жуков-то уж точно дураком не был.
— Жуков — это как-то простовато. Мы же дворяне. Вот Тухачевский подойдет, — при этих словах Леркино лицо стало каким-то благостно-мечтательным.
— Отпадает! — разрушил я её грёзы. — Тухачевский тоже дурак был, не хуже твоего Калинина. Его даже расстреляли за это. Лучше тогда уж Блюхер.
