Я убираю с лица сына волосы, целую его в лоб — хоть он трудный ребёнок, но не менее любимый. Элайя уже свесил ноги с постели и радостно смотрит своими зелёными глазами в мои:
— Паааа-паааа!!! — бросается мне на шею. — А мы ёлку купили!!!..
Джордан продолжает спать сидя, и Альба пытается стянуть с него спящего верх пижамы.
— Альба, не нужно ему помогать, пусть проснётся сперва.
— Он же не успеет свои подарки посмотреть!
— Да?
— Да!
— Ну, тогда давай скажем ему об этом!
И Альба орёт Джордану прямо в ухо:
— Джо-о-ордан! Пода-а-арки!
— Пода-а-а-арки!!! — вопит Элайя, напрочь меня оглушив, и уже через секунду срывается в холл.
— Элайя! — теперь уже я воплю ему вдогонку, но это бесполезно — цепная реакция запущена: Элайя, Альба вслед за ним, Джоран с уже открытыми, но ещё полуспящими глазами — впереди всех.
Спускаюсь вниз и наблюдаю за актом вандализма над моими чемоданами — орать бесполезно, одна молния уже сломана.
— Так! — хлопаю в ладоши, зная, что этот звук всегда заставляет детей сосредоточиться, потому что является свидетельством приближения моего терпения к точке закипания.
Не три, а уже четыре пары глаз устремлены на меня (потому что Дариус тоже проснулся и поспешил присоединиться к беспорядкам), и я как можно более солидно оповещаю:
— Подарки после завтрака, и только тем, кто будет вести себя тихо! Мама ещё спит!
— Она приняла успокоительное вчера вечером, — сообщает Дариус.
В моё сердце мгновенно вонзается осколок тревоги:
— Что случилось? — вглядываюсь в глаза своего самого взрослого и серьёзного ребёнка.
— Ничего особенного: эти двое снова подрались, и Джордан наступил Элайя на ухо, оно распухло, мама плакала и мазала его кремом от ушибов.
Фууух… Я боялся более серьёзных проблем.
— Ладно, — говорю, — садитесь за стол, Дариус, доставай тарелки и хлопья, кто будет чай, а кто сок?
Во время завтрака в столовой царила бы почти гробовая тишина, если бы не хлюпающе-чавкающие звуки.
— А ты знаешь, пап, какой у Луны радиус? — пытается завалить меня на лопатки Элайя.
Напрягаю мозг, и он так громко поскрипывает, что я боюсь, дети могут услышать. Какой он там? Четыре тысячи? Или шесть? Господи, как давно это было — школа.
— А! Не знаешь! Не знаешь — не мужик!
— Шесть! — рискую.
— А вот и нет! Она тысяча семьсот тридцать семь! — ликует.
— Шесть — это радиус Земли, пап! — подсказывает Дариус, а я пыхчу, как паровоз.
— А какое животное самое большое в мире? — не унимается всё тот же один из моих троих сыновей.
